Гонсевский накинул на плечи шубу, обернулся на слугу, кивнул, мол, свободен… По привычке начал было одевать карабелу, но Хвелинский, словно до того дремавший, вдруг встрепенулся, перехватил саблю и отдал солдату.
– Ах, да, – снисходительно улыбнулся польный гетман, – я же арестован…
Гонсевский взглянул на Хвелинского, словно ожидая хотя бы какого-нибудь ответа, но Хвелинский стоял, упорно разглядывая кончики своих темно-желтых сапог.
– Вы уже все, пан гетман? – лишь спросил он, глядя на распятие на стене.
Гонсевский также оглянулся на распятие, мол, чего вы там увидели… перекрестился и пошел к выходу.
В сопровождении двух солдат и Хвелинского Гонсевский вышел во двор, где его ожидала закрытая карета, запряженная двойкой лошадей. Все четверо сели в карету. – Но! Пошла! – крикнул кучер, шлепнув лошадей длинным бичом. Карета дернулась и громыхая колесами по мощеной улице выехала со двора. – Куда меня везут? – Гонсевский бросил испытывающий взгляд на Хвелинского, но тот лишь отвернул лицо к окну… Гонсевский еще пару раз задал тот же самый вопрос, но не получив никакого ответа, замолчал.
Карета миновала ворота Вильны… Доехали до Волпы, где лошади неожиданно резко остановились.
– Что там? – спросил Гонсевский, подозрительно косясь на своих сопровожатых. Хвелинский вновь ничего не ответил, открыл дверь и вышел, бряцая по ступенькам своей волочащейся по земле саблей. Карету остановила толпа литвинских солдат в черных плащах и шляпах – конфедераты. На морозный воздух начинающейся зимы конвоиры выволокли и Гонсевского. Тут же с Библией в руках стоял католический ксендз в черной длинной рясе. Гонсевского подвели к куче булыжников и щебня.
– Что это? Это и есть ваш суд? – удивленно смотрел польный гетман на обступивших его плотным кольцом солдат.
– Так, пан гетман! – ответил офицер в черной шляпе с высокой тулью и черным пером. Это был Навашинский. Из-за толстого коричневого кожаного ремня Навашинского торчал пистолет. – Это и есть наш суд, – громко произнес Навашинский, – суд тех, кого вы предали и обманули. Мы пытались вас спасти, пан вороватый директор, но так и не достучались до вашей совести. – Вор! – кричали солдаты в лицо Гонсевскому.
– Гнида!
– Думаешь, никто не знал, чем ты занимался?
– Изменник отчизны! Как ты мог такое совершить?
– Царский прихвостень!
– А еще из плена его выручали! Пусть бы оставался у царя, мерзавец!..
Навашинский поднял руку в желтой лосиной перчатке, как бы говоря «тише!». Все в раз замолкли.
– Именем нашего Братского союза мы приговариваем вас к смерти, пан польный гетман, за измену родине, за мошенничества с выплатами Братскому союзу, за разбазаривание родной земли! – говорил Навашинский громким четким голосом. – Святой отец!