– Как вечером? – спросил Л.А., смешно приподнимая брови и нос.
– Ну что мне тут делать целый день? Ужас!
– Ну, вы к нам привыкнете, мы к вам.
Царь ушел. Я уткнулась в книжку с твердым намерением не привыкать, а скорее выписаться.
Я мерзла, совершенно непонятно, по каким причинам, похоже, больше никто не чувствовал холода, время было потеряно, зато тревога и холод стали вполне телесными ощущениями. Начиная замерзать, я выскакивала с книжкой и телефоном в коридор. Говорила. Читала. Говорила. Ходила. Возвращалась. Смотрела в окно на синицу и мерзла. Мерзнуть стало даже приятно. Наверное, я привыкала.
За распахнувшейся палатной дверью неожиданно возникло что-то большое и зеленое. Я подняла голову и обрадовалась, мне подумалось, что анестезиолог уже не придет, почти вечер, синица исчезла. Споткнувшись в буквах моей фамилии, зеленый и большой посмотрел на старушек и позвал в коридор. Я весело (наконец, хоть что-то дельное) выпрыгнула с кровати, к которой уже примерзла, и понеслась за ним в коридор, одновременно подумав, что вот так сидеть, скрестив ноги, я могу последний день.
– Вас как зовут?
– Ак…..
– Не важно, я анестезиолог – у вас, наверное, работа сидячая?
– Сидячая?
– Ну да, вот и результат – больные вены. Да?
– Похоже на то. Можно не спать на операции?
– Можно. Вам когда-нибудь делали наркоз?
– Не однажды.
Мне одиннадцать лет. Я прихожу в себя после операции, после снятия повязки, и живу дальше. В палату заглядывают врачи. Я уже не помню их лиц, и имен не помню, а вот их движения, ощущение их настроения возвращаются ко мне легко. Все хихикают и подмигивают, особенно мужики. Спустя много лет мама рассказывает: приношу передачу, врач просит зайти и спрашивает, какая у нас в доме семейная обстановка, как в школе? Мама говорит, что все нормально (а так и есть в целом, если не считать моего характера). И тут врач ей говорит:
– Ваша дочь тАААк ругается матом! Откуда она знает тАААкие слова, а главное их управление! У нас шок был в операционной! Мы смеялись. А потом все ходили на нее посмотреть, даже студенты.
Мама не знает. Маме стыдно. Мама у меня матом вообще не ругается! А я – советская девочка, пионерка, выражаю свое отношение к жизни под наркозом вполне безответственно.
– Это в позвоночник?
– Да.
– Это больно? – я боюсь, что это больно, совсем не хочу больно, к тому же, по-дурости мне представляется, что иголка во мне застрянет, сломается, и будет землетрясение.
– Нет, не больно. Потом нужно будет пить много воды. А с семи утра нельзя.
– Хорошо, буду пить.
– Аллергия есть?
– Есть. Аспирин.
– Да, хорошо, я понял. Какие будут пожелания?
– Пожелания? А что за пожелания? – удивляюсь я.
– Нуу … разные бывают.
– Какого рода? – на самом деле я бы что-нибудь пожелала,