Я застеснялась, хотя попыталась возразить, но свет выключила и ушла в коридор. Из-за этого предоперационная бессонная ночь продлилась на 3 часа дольше – из коридора медсестры выгнали меня спать, пришлось смотреть в потолок.
Удивительно, что режимная бабулька постоянно свивается в кровати под двумя одеялами в своих бесконечных снах. А казалось, должна быть традиционная бессонница.
К старушке приходили дочь и зять.
Дочь ворчит:
– Ой! Ну что ж тебя сюда перевели. Как не хорошо! Там ты одна была в палате, а теперь?
– Вы знаете, – обращается ко мне – это ужасная больница. Сюда лучше не попадать (а у меня завтра операция), здесь все за деньги. У нас все свое, и лекарства, и все остальное, ну знаете, да? и вообще – безобразие. Кипятка не дают! Эта мне сейчас устроила скандал. Та давала, а эта нет. Здесь никто никому не нужен.
Кипятка правда не дают, я тоже попросила кипятка, так как у меня был свой чай. Мне налили чай из чайника с номером, я испугалась и вылила номерной чай в раковину. Лучше пить воду.
После операции, когда мне разрешили ходить, Старушка Недовольной Дочери дала мне свою палку. Я попробовала, чтобы не спорить с ней, но все-таки отказалась. Потом она учила меня скручивать бинты:
– А ты почему вторую ногу не бинтуешь?
– Врач сказал, что не надо.
– Ты не слушай их, они скажут. Ты бинтуй! Вот у меня отекло, а почему не понятно. Я бинтую.
Пытаюсь возражать, я-то Л.А. строго и ответственно доверяю. Старушка со мной спорит. Моя Сестра-Ангел говорит мне шепотом: «Соглашайся». Я обещаю бинтовать, но заранее вру.
В пятницу Старушку выписывают.
Пришли дочь и зять, помогают ей собраться.
– Надевай вот это пальто, машина у корпуса.
Я немедленно вспомнила надпись на воротах: «Проезд машин только по пропускам».
– А вас пропустили? А разве можно? А как?
– Как у нас все? За деньги. Дали охраннику.
– Аааа, – утыкаюсь я в книжку.
Старушка Недовольной Дочери повозилась вокруг своих вещей совсем по-хомячьи, словно оказалась в комке ваты, и легла спать, подложив под щеку глянцевый журнал. Я посмотрела на часы – начало первого. В Чикаго 3 часа утра, в Петропавловске-Камчатском – полночь, в больнице – вневременно. Спрятала часы, попробую измерять время прочитанными страницами.
Через пятьдесят восемь страниц пришел мой царственный Л.А. и стал что-то спрашивать, записывать, смотреть ногу. Я встала на самый край кровати, сообщив:
– Высоко! Ничего не вижу, – поскольку стояла к этому краю спиной, а сказать, что боюсь высоты, постеснялась.
Так же, не видя, подписала бумаги, где разрешала оперативное вмешательство. Профессиональный инстинкт требовал прочтения этого текста – просто так, я же понимаю, что все равно подпишу. Может быть, пару страниц? Но буквы отчего-то отвернулись от меня и не стали читаться, видимо, текст по каким-то причинам решил меня проигнорировать, и не остался со мной даже в виде копии. И, несмотря на то что мой внутренний чиновник понимал: копия должна быть, я как-то