Костя широко улыбнулся и щелкнул пальцами, словно завершил некий фокус. Было в его состоянии что-то глубоко трагичное. Вот только Алине было не до анализа ситуации. Замкнутый и нелюдимый Константин Ромал неожиданно поделился с ней своими чувствами. А толку? Он опять выбрал совершенно неподходящий момент. Девушке показалось, что над ней попросту издеваются.
– Значит, такая же, – повторила она, шагнув к парню.
– Такая же, – борясь со сном, подтвердил Костя. – Черствая и бездушная.
– Знаешь, я тут подумала, ты прав. Давай, я рану тебе обработаю. – Алина раскрыла аптечку, смочила в зеленке вату и нависла над парнем, будто грозовое облако.
– Не надо делать мне одолжение.
– Что ты, – приложив вату к лицу парня, протянула она, – я и не думала делать тебе одолжение, я от чистого сердца. – Она провела ватой сначала в одну сторону, а потом в другую. Ромал облокотился о подоконник, а Алина отстранилась и усмехнулась.
«Черствая и бездушная», – подумала она и, улыбаясь, покинула сто вторую комнату.
Глава пятая
Начало
Будильник зазвонил так громко, что голова Артура взорвалась от боли; он скривился и попытался перевернуться на живот, чтобы утонуть в нагромождении одеял.
Не тут-то было.
Едва он пошевелился, по всему телу разлилась волна неприятнейших ощущений, и Арт не сразу понял, откуда вообще взялись звон в ушах, ком в горле, ну и режущая боль в левой ладони, будто кто-то вспорол ему ночью руку. Парень сощурился и в растерянности уставился на свои пальцы, а потом хрипло пробормотал:
– Дерьмо…
– Что? – недовольно спросил Костя с соседней кровати. Он часто заморгал, словно у него была аллергия на солнечный свет. – Я не… который час? Что за… – Ромал порывисто приподнялся на локтях, а потом вдруг взвыл громче раненой косули и вновь свалился на жесткий матрас. – Какого хрена? – вполне серьезно поинтересовался он и сжал пальцами переносицу. – Моя башка.
– Моя рука! – заныл Селиверстов. – Когда я вчера руку-то разодрал?
– Ты разодрал руку?
– По-моему, у меня швы разошлись.
– Серьезно? – Костя медленно обернулся. – Рука вроде в повязке.
– Но я шевелить ею не могу… вообще! Какая-то жесть. А еще моя щека… Что у меня там? Видно? – Парень вскинул подбородок навстречу утреннему свету, который в Питере почти круглогодично был серым и тусклым. – Мне кто-то врезал?
Ромал не торопился с ответом, но потом все же сказал:
– Тебе кто-то зеленкой на щеке написал «ЛОХ».
– Не смешно.
– Я не шучу.
– Да что ты гонишь, быть не может. Зеленка ведь не… – Шустрее ядерной боеголовки блондин спрыгнул с кровати и кинулся к небольшому зеркалу на стене. Надежда умирает последней, как говорится. Но в случае с Артуром она подохла с завидной скоростью. – Твою ж… мать! Твою мать! Какого хрена у меня это дерьмо на щеке? – Парень прижал к