Метод. Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин. Выпуск 3: Возможное и действительное в социальной практике и научных исследованиях. Коллектив авторов

которого разработана в публикациях Д. Кауфманна, А. Крэя и М. Маструцци. Авторы определяют «governance» (правление, осуществление власти) как «традиции и институты, с помощью которых осуществляется власть в стране». Это включает: а) процесс избрания, контроля и смещения правительств; б) способность правительства эффективно формулировать и реализовывать адекватную политику; в) «уважение со стороны общества и государства к институтам, которые управляют их взаимодействиями» [Kaufmann, Kraay, Mastruzzi, 2010, p. 4]. Как справедливо отмечают Б. Ротштейн и Дж. Теорелл [Rostein, Teorell, 2008], это определение почти столь же широко, как и большинство определений политики как таковой. Само по себе характерно включение в одну дефиницию «традиций», «институтов», «процессов», «способности» и «уважения». Авторы предлагают шесть «пространственных» измерений «governance», из которых к эффективности непосредственное отношение имеют два (оба раскрывают пункт б):

      • Government Effectiveness (GE) – качество предоставляемых государством услуг и степень, в которой государственная служба свободна от политического давления, качество формулирования и осуществления политического курса, а также уверенность в приверженности государства избранному курсу.

      • Regulatory Quality (RQ) – способность государства формулировать и реализовывать такую политику, которая позволяет развиваться частному сектору34.

      Как и общая дефиниция «governance», это определение (особенно в части первого индикатора) является довольно аморфным и неоднородным. Здесь и веберовская свобода бюрократии от политического давления, являющаяся, вообще говоря, функцией всей организации политической системы; неразделенность качества формулирования политического курса и качества его реализации, представляющие собой совершенно разные вещи; «уверенность» в приверженности государства избранному курсу, которая является характеристикой общества, а не государства. Фактически в этом перечне признаков заложены совершенно разные теоретические и идейные платформы понимания эффективности, механически собранные в одно определение. Наконец, определение эффективности через «качество» в значительной мере тавтологично и уж во всяком случае не дает ключей для объективного эмпирического измерения. Примечательно в связи с этим, что оценочный инструментарий группы Всемирного банка полностью отражает разношерстность в определениях: измерение эффективности сводится к интеграции в единые шкалы огромного количества оценок, сделанных в рамках разных экспертных сообществ. Так, показатели 2010 г. рассчитываются на основе 31 источника, включая рейтинги Freedom House, Афробарометра, Transparency International, индекса трансформации Бертельсманна и т.д. Не случайно некоторые авторы [см.: Thomas, 2007, p. 10] описывают итоговый результат как «смесь индивидуальных представлений» о «хорошем правительстве».

      Даже если не заострять внимание на использовании субъективных оценок, подверженных влиянию коллективных стереотипов (которым экспертные сети подвержены в не меньшей мере, чем любые другие), подход исследовательской группы Всемирного