В этом смысле Украина и есть первый внутрироссийский вопрос. И трудно даже сказать, что важнее нашей власти – закрепление за РФ Крыма и юго-востока Украины или расправа над весьма немногочисленными и сегодня совершенно невлиятельными вольнодумцами. Причем эти последние в чем-то схожи с украинской армией – слабой, неподготовленной, нередко деморализованной и тем не менее все еще сражающейся. Кремль ведет войну на два фронта. Такие войны, как правило, опасны для тех, кто на них решается (даже тов. Сталин на время Отечественной сильно свернул войну со своим народом).
Смею предположить: мы уже живем в состоянии войны. Россия вновь ввязалась в войну. Пока она носит несколько необычный характер. На украинском фронте – назовем его условно западным (а, впрочем, почему условно? Он действительно западный) – война имеет два измерения: горячее и холодное. На втором фронте – внутреннем – пока только холодное. Ведь по-настоящему репрессии еще не начались. И поскольку идет война, власть приступила к мобилизации, тоже весьма своеобразной: мобилизации широкого круга интеллектуалов (и не в последнюю очередь историков) на эти два фронта. В отличие от традиционного военного призыва здесь нет возрастных ограничений. В сущности нет и никакой качественной разницы между теми «добровольцами» из России, что сражаются под знаменами Луганской и Донецкой республик, и теми мобилизованными добровольцами, что геройствуют в электронных и бумажных СМИ, на радиостанциях и кафедрах внутреннего фронта. И на этом фронте есть свои стрелковы и бородаи.
Что же нам делать? Ну, прежде всего, определить: кто мы? Что за люди, которых я обозначаю этим местоимением? Это те, кто в разных формах, но с одним идейным мотивом косит от всеобщей мобилизации на внутренний фронт. Когда-то Бродский говорил о себе, что всю жизнь чувствовал себя партизаном, т.е. тем, кто в одиночку или в небольших отрядах противостоит, казалось бы, уже победителю. Наша «партизанская борьба» должна быть направлена на сокрушение стратегического потенциала, повторю, казалось бы, уже победителя. А этот потенциал есть история.
Но не просто история как некий событийный ряд, не просто историософия, хотя и со всем этим придется иметь дело. Но история, которая стала фундаментом для возведения новой русской, по сути, обязательной для всех идеологии. И хотя о ней мы уже отчасти говорили, определим ее еще раз. Красно-белое черносотенство, революционный консерватизм, «консерватизм без традиций». Все это взято из политического лексикона Петра Струве. Слова примерно столетней давности.
Раз уж мы упомянули имя этого великого человека, вспомним, что сказал о нем о. С. Булгаков в своем надгробном слове (ровно семьдесят лет назад, в Париже, в Александро-Невском соборе): «Количественным успехом не увенчалось наше дело, до времени мы оказались сметены