Вместе с тем необходимо помнить, что немецкий тоталитарный опыт был прерван извне – победой союзников над Германией. Сегодня бессмысленно гадать, как мог бы эволюционировать национал-социализм. Что же касается советского коммунизма, то он, видимо, успел «прожить» весь свой цикл, отведенный ему историей. К тому же был низвергнут изнутри. – В нем очевидны два больших периода, которым соответствуют два во многом различных режима: Коммунистический-1 (КР-1) и Коммунистический-2 (КР-2). Первый – характеризовался стремлением к тотальной (невиданной в истории человечества) переделке человека и общества (зародился в годы Первой мировой войны, Революции и Гражданской войны, сошел на нет в годы Второй мировой и послевоенного восьмилетия (1945–1953)). Второй – номенклатурократия с отказом от тотального террора и тотальной переделки, предполагал некоторую автономию личности, относительные свободы и т.д.
Сегодня Россия находится в советско-посткоммунистической стадии своего развития. Коммунизм как идеология и властная система отброшен. «Советскость» же сохранилась. Следовательно, существуют и определенные элементы тоталитаризма. Это: а) отказ от фундаментальной христианской ценности – «первородного греха»; с этим связано отсутствие в сознании индивида идеи личной вины, личной ответственности; перекладывание «зла» на другого; б) понимание власти только как насилия, а не конвенции между государством и обществом; в) упрощение «социального материала» как главная политическая технология.
Преодоление, изживание остатков тоталитарного сознания и практик возможны только через механизм их «обнажения» и постановки в мировой контекст. Но на этом пути мы столкнемся со сложностями объективного характера. Классики концепции тоталитаризма практически не занимались темой выхода из него. Просто не было предмета исследования. Россия оказалась первой и пока единственной страной, которая начала изживать его сама, без внешней «помощи». С одной стороны, это, конечно, подвиг, но с другой – тоталитаризм окончательно не ушел, он растворился в людях и новых институтах. Мы получили, если так можно сказать, soft-тоталитаризм.
Будапешт. Сентябрь тринадцатого года (еще мирного, благословенного…). Где-то около половины шестого вечера. «Уже написан Вертер». Sorry, уже съеден гуляш. Собственно говоря, как из «Вертера» вышел весь XIX в. (ну, у нас-то точно), так из будапештского гуляша – перестройка. Или, как говорят здесь, в Венгрии,