И прежде, чем занять достойное место в парижском университете, Джордано пройдёт нелёгкий путь странствий и путешествий: Генуя, Ноли, Падуя, Женева, Лион, Тулуза… И везде, где он останавливается, он сразу же резко выбивается из общества своих коллег и сверстников: умный, грамотный, литературно одарённый, прекрасно схватывающий всё на лету монах, с паучьей ловкостью фиксирующий и обрабатывающий все знания, которые только идут к нему. Человек талантливый и презренный, но такой интересный и высоко смотрящий, что сильные мира сего будут строиться в очереди на посещение обычного поэта-изгоя. Будучи в Падуе, Бруно пишет одну из своих первых серьёзных книг – «О знамениях времени». Книга эта, к слову сказать, получит одобрение доминиканцев и будет выпущена, предположительно, под псевдонимом Филипп Бруно. Впрочем, информация о самом существовании этого материала будет довольно расплывчатой – ни одной копии не сохранится, книга затеряется где-то на старых пыльных магазинных полках и в итоге исчезнет без следа. Единственным напоминанием о самом её существовании будет факт того, что Бруно всё-таки остался жив – книга станет источником дохода, который не даст поэту пропасть в нищете во время посещения Падуи.
Вторым ключевым моментом путешествий, конечно же, станет Тулуза. Финальный рывок перед штурмом Парижа, последний, как кажется, шанс инквизиции достать оппонента. Здесь Бруно получает в своё распоряжение кафедру философии и читает лекции. Он принимает участие во множестве научных дискурсов и споров, смысл которых заключался даже не в том, чтобы доказать правоту своей позиции, но в том, чтобы силлогизм был защищён настолько грамотно, что оппоненты просто не знали бы, с какой стороны подобраться к нему. В это время Бруно, вероятнее всего, тоже пишет и анализирует очень много. Ничего не сохранится из времён его тулузского наследия – всё будет потеряно или уничтожено. Но то, что именно здесь Джордано проводил львиную долю своего творческого времени перед штурмом Парижа, не поддаётся никакому сомнению. Единственным вопросом, который будет терзать учёных и историков всех последующих времён – откуда рядовой монах мог осознать вещи, которые в своё время осознаёт Бруно? И это не учение Коперника, отнюдь! Являясь хорошим философским подспорьем, Коперник не шагнул дальше, чем в закоулки мыслей Джордано. Бруно сам достраивает теории бесконечности