– Покурим? – неожиданно услышали мы от него полувопрос-полуутверждение.
Позже я узнал, что этот вопрос означает чаще всего просьбу оставить докурить, реже – просьбу дать закурить, но никогда никто в армии, по крайней мере у нас в стройбате, уж и не знаю почему, не просил оставить докурить напрямую.
– Покурим, – Эдик достал пачку сигарет с фильтром и предложил сержанту. Тот вытянул одну.
– Откуда, пацаны?
– Из Киева.
– Сразу видно нормальных ребят. Жить будете. На постелях всех салабонов пробивают. Куда попали работать?
– Я к Шияну.
– А я с комбатом дельце одно замутить хочу, – загадочно ответил Эдик.
– Да.., непростые вы пацаны. Не борзейте только и всё у вас получится.
Он убежал, а мы пошли в спальник. В углу незло били Балясного, с десяток незнакомых салабонов заправляли койки на нижнем ярусе – значит не свои.
– Давай свалим на улицу, а то припашут ненароком на уборку, – предложил Луговой.
Мы вышли из казармы и повалились с Эдиком в густую высокую, давно не стриженную траву позади курилки, почти под кустами, что росли вдоль аллеи. Легли, закурили.
– Чё за дело с комбатом, если не секрет?
– Для тебя не секрет. Мастерскую швейную надо тут открыть, так я себе маркую.
– Чего, чего?!
– Я, видишь ли, брат, как в анекдоте: «а после работы я ещё немножко шью». На Подоле у меня три мастерских было когда-то. Эх, времечко! О цеховиках слыхал?
– Знал я одного, известная личность, у него и погоняла была путёвая – Закройщик, Вова Закройщик, по коже он выступал, знатно шил, пальто заворачивал, что тебе в гестапо.
– А он не с Ветряных Гор45 случаем?
– Да, – обрадовался я, – я у него был раз дома, ничего хавыра46, чековая упаковка47. Вова меня мясо по-грузински научил там жарить. Менты подгребли его под белы рученьки полгода назад – нетрудовые доходы.
– Я его знаю, его на кичу закинули, когда я только откинулся. Два роки, как с куста. А ты где чалился?
– Бог миловал.
– Не зарекайся.
– Знаю.
– А слова где так правильно складывать научился? Практически путёвая феня48.
– Так с Соцгорода же я.
– Парни и я к вам, – рядом с нами в траву повалился длинный тощий Алик Блувштейн, я его знал, он был из моей «двадцатки», я познакомил его с Эдиком.
– Блу-увште-ейн, – медленно протянул Эдик, глядя в небо, – ты чё голубой?
– Сам ты голубой!!! – оскалился Алик.
– Э, парни, тихо! – попытался я сбить начало ссоры, – Ты чего это, Эдик?
– Так судите сами, «Блу-в-штейн» – раздельно и четко произнес он – «Блу» – голубой, а «штейн» – как бы камень, получается «Голубой-в-камень».
– Гы-гы, – даже Алик рассмеялся.
– Ой-ой-ой! Заебаль! –