Для порядком изголодавшейся ребятни это была самая вкусная еда на свете. Они по нескольку раз просили у отца добавку, и когда кастрюля совсем опустела, дочиста вылизали миски. Глядя на это, растроганный отец, улыбаясь, промолвил:
– О-от, теперь и миски мыть о то не надо… Усю кастрюлю смолотили! Ну, наелися-то, хоть?
– Да-а-а!!! Спасибо папе! Спасибо маме! Спасибо Боженьке! – весело прокричали некогда рекомендованную им бабой Аришей присказку насытившиеся чада.
Для полного счастья, в завершение такого, внезапно свалившегося на них праздника, отец впервые в жизни повел их в настоящее фотоателье.
На семейном фотоснимке они навсегда останутся запечатлены так, как расставил их фотограф: нахмуренные Анька с Толиком – по краям от Ольки, испуганно стоявшей на детском стульчике в разных по размеру, судя по отворотам, валенках, а за ними – отец, довольный, и в кои-то веки, радостно улыбающийся…
Однажды вновь подобревшая баба Ариша вылечила Ольке аж две болячки сразу.
Мама тогда очередной раз находилась в больнице с Павликом, вновь захворавшим пневмонией, отец, как всегда, был в командировке, а старшие уже оба ходили в школу. Олька осталась совершенно одна. Она лежала на топчане, изнемогая от боли, которую ей причиняла набухшая под левой подмышкой огромная шишка. Ужесточал ее страдания гнойный нарыв, непонятно отчего образовавшийся под ногтем большого пальца этой же руки. И, вообще, все ее тело, в особенности левая сторона, болело так, что она уже несколько дней и ночейподряд не могла ни спать, ни есть. Даже плакать у нее не было больше сил. А может, она уже выплакала все слезы, когда только начинала болеть: «Это меня Боженька наказал за то, что я тогда Зайчика не спрятала… за то, что проспала, когда он горел в печке… И ему было в сто раз больнее, чем мне сейчас… Прости меня, Зайчик… Прости меня, Боженька, за него…» – причитала она под одеялом. Иногда ей очень хотелось пить, но в тот момент как назло никого не оказывалось рядом.
Для Ольки так и останется загадкой, каким таким чудом в этот, не самый легкий для нее период, дома вдруг появилась баба Ариша и склонилась над ней. Несмотря на полуобморочное состояние и жар, в ее памяти навсегда сохранится такое родное, такое доброе-предоброе бабушкино лицо, освещенное тусклым мерцанием свечного огарка, ее крестные знамения и что-то без конца шепчущие губы. И уже после самого первого прихода бабушки Ольке стало легче, а вскоре она совсем пошла на поправку.
Не менее удивительными будут и последующие внезапные появления бабы Ариши: когда, к примеру, бабушка, словно чувствуя беду за тысячу верст, и понимая, что кроме нее совершенно некому помочь, вдруг приходила и исцеляла то дикую зубную боль (причем, не только у Ольки), то безнадежно запущенную свинку, то целую серию чирьев, в напоминание которых