– М-гм… – наконец, облегченно выдохнула Олька, с нескрываемой завистью поглядывая на «необыкновенные сокровища» старшего брата.
По обычаю, как самую младшую (новорожденного Павлика купали еще дома в корыте), мама искупала Ольку самой первой, велела одеться и ожидать их в холле на скамейке неподалеку от окошка с надписью «КАССА».
После купания Ольку настолько разморило, что она погрузилась в крепкий здоровый сон, и пробудиться ее заставил лишь громогласный крик банщицы в совершенно опустевшем холле с невероятной акустикой:
– Э-э-эй! А ну-ка, просыпайся! Ты, вообще, чья?!
– Мамина… – промолвила еще полусонная Олька.
– Ну и где же ты, мамина, живешь? – приблизившись к Ольке, сурово спросила банщица.
– Возле школы…
– «Мэ-мэ-нэ!…Вэ-злэ шкэ-лэ!…», – выпячивая язык, грубо передразнила ее злая тетка и уже нормальным тоном продолжила, – и хто же это тебя забыл-то? Хм, интересно: все бабы уже, вроде как, разошлись давным-давно…
Постояв с минуту, она с озабоченным видом направилась в сторону женского отделения:
– Госсподи-и-и… И откуда ты только взялася на мою башку? Та еще и в самом конце смены?! Вот щас кассу сдам, да как закрою тебя тут одну, а сама домой поеду…
Не дослушав монолог банщицы, Олька окончательно проснулась и ее слишком ранимое и впечатлительное сердце тревожно заколотилось. Она почувствовала щемящую боль и обиду на то, что старших мама, почему-то, не забыла, а забыла только ее… Именно ее. Одну только ее. И никому то она не нужна… И теперь ей придется жить всю оставшуюся жизнь в этой чертовой бане, с этой злющей и толстой теткой… С этими мыслями она рванула из бани и помчалась, что есть сил, куда только глаза глядят.
На улице было уже достаточно темно, никто из редких прохожих ею, в общем-то, не интересовался, и она не заметила, как оказалась сначала в глухом и темном городском парке, который горожане привыкли называть «горсадом», а затем, пробежав еще немного – на крутом берегу реки с лунной дорожкой на воде.
Испугавшись, что это и есть именно тот край света, упоминаемый так часто мамой, особенно в случае, если речь заходила о Муйнаке, Олька вновь дико завопила, и сломя голову бросилась в обратную сторону. Лишь выбежав из парка, проносясь вдоль чугунного забора по кое-где освещенному тротуару, она вдруг почувствовала, как ее схватила за рукав женщина то ли в милицейской, то ли в железнодорожной форме:
– А ну, стой! Тих-тих-тих… – она взяла Ольку за плечи и легонько встряхнула. – Так… Ти-хо! Да не ори же ты так, Господи! Ты, что, потерялась?..
– Нет… Меня… Меня они… Они забы-ы-ыли меня-а… – с невероятной горечью промолвила сквозь рыдания Олька, и по ее распухшему лицу, теперь уже в три ручья, полились слезы.
– Где забыли?..
– В… В ба-а-ане! –