А потом Зимин так и не дождался свою молчаливую скво. В общежитии ее не было. Подружка по комнате сказала, она про Зимина наслышана. В тот день, в воскресенье, Фая лежала на кровати, уцепившись за спинку, сдерживая стоны. Ей явно было плохо. Потом умылась и на вокзал. Она вообще-то живет без родителей, которые смахнули в Штаты подзаработать. Для маменькиной дочки Файка очень уж самостоятельная. Итак, Фая Нудьга уехала то ли в больницу, то ли в санаторий. Сказала – на новую ступень пора. У нее есть своя программа самосовершенствования, все разбито по ступеням…
Раскосая подружка с непонятным именем – Олеолеу? – Зимин ее три раза переспросил – смотрела на Зимина с глубокой жалостью, как на тупого второгодника. И почему-то улыбалась.
– По каким еще ступеням?
– Не знаю. Это у нее в другом, заочном колледже, в Питере.
Да что она, в трех местах учится сразу? Институт, студия, колледж… Хватит уж морочить людей! Зимин без института на жизнь зарабатывает, а его утыкают?
Еще Зимин понял, что промазал. Но неужели для того, чтобы это понять, надо было потерять? Обязательно пережить это разъединение, чтобы тряхнул дискомфорт? Пока рядом – вкусно, как двойной омлет с ветчиной, как йогурт даниссимо, а исчезло – вышло унижение… Хотя еще неизвестно, на каком уровне ей задают энергетическую связь с компьютером и во что ей обходится насильный поворот глаз в такой системе. Может, просто она ему починила компик и посадила свои зарядники? Зимин с его юностью, прагматизмом, и четким ежиком всему искал именно такое, материальное объяснение…
На улице качалась снежная смесь, как будто в гигантском шейкере крутили коктейль. Все кругом целовались – в подъезде, на углу, на остановке. Зимин глянул на табличку и тут же забыл, какая улица. Он улыбнулся углами рта, пытаясь быть насмешливым, крутым… И не смог. Раздался сильный удар грома.
Улыбка на разломе
Олеолеу – звучит красиво, перелив радуги. Если нужна скорая помощь, то звук пронзительный. Если ничего страшного, то люди просто рады. Музыка дверного звонка? Ее можно считать ангелом телефона доверия. А она – просто кассир в кинотеатре, от киноцентра дали ей общежитие. А это хорошо, а то мама на особой работе. Когда ей говорят: «Иди сюда, Олька!» – она не обижается, зная, кто и зачем зовет.
Она невозмутимая и казахская. Толстые черные