По отчислении из военно-воздушных сил Мэт Додж вернулся домой в Хинкли, Иллинойс с намерением поступить в полицейскую академию, а если не получится («если» конечно излишне в виду его досрочного отчисления за нарушение порядка и дисциплины) устроиться охранником или вышибалой.
– Мы ещё встретимся, Пуси, -сказал он на прощание, сказал плоско с потухшим взглядом, как будто не веря своим словам.
– Эй, Пуси, где твоя пуси? —дразнили его приятели, что непременно вызывало смущение и два розовых пятна на щеках. Он допустил ошибку, однажды соврав, что у него есть девушка в Питтсбурге, думая что так он пресечёт расспросы и любопытство к его личной жизни. Но расспросы посыпались барабанным соло: покажи фото, когда она приедет, чем занимается, изменяет ли тебе, с кем, когда познакомишь, кто родители, и так без конца. Смелости сочинить её в полном объёме у Эдвина не хватило, он даже не решился придумать ей имя и отделывался общими словами да увёртками, «а тебе зачем… хорошее имя… как зовут так и зовут…,» так что вскоре уже никто не верил в его питтсбургскую барышню, но продолжали свои беззлобные дразнилки, которые его ужасно расстраивали, хоть он и не подавал виду. На это смелости у него хватало.
Эдвин часто вспоминал Джейн, чью фотографию он видел у рекрутёра Лэми, подумывая даже назвать свою вымышленную кралю её именем, но не решился, боясь разрушить неведомое ему равновесие, которого, он знал, не существует, но которого он горячо хотел и от которого ждал чуда, сулившего счастье, как от загаданного на падающую звезду желания. Эдвин знал, что наверное мог бы легко её разыскать через Лэми, если она ещё служила, но не пытался, боясь коснуться самой мысли о ней, как мираж или приведение, в чьей природе исчезать без следа при малейшей попытке прикосновения. Он придумывал ситуации и случаи, где они встречались по прихоти обстоятельств, и она улыбалась ему понимающе точно зная всё что он думал, придумывал и проигрывал в голове эти сцены снова и снова, ненавидя чувство опустошения, наступавшее следом, как после плохого кино в кинотеатре, когда ещё темно в зале, и время идти назад в будни не солоно хлебавши, а точнее и нe хлебавши вовсе. Эдвин знал, что ему нужна девушка не в мыслях а в жизни, как у других, иначе с ним случится что-то плохое, что-то жалко безнадёжное как пожилой бездомный бродяга, роющийся в мусорном бачке узловатыми пальцами с чёрной каймой под ногтями, выуживая банки и бутылки, отправляя их в грязный пластиковый мешок. Иногда ему выносили из кафе бублик и стакан кофе, иногда просили Эдвина; сам он никогда бы не стал, он побаивался бродягу, скорее робел, и не любил его затхлый зпах общественного туалета, не любил его шумное паровозное дыхание и всегда удивлённый взгляд перед тем как сказть спасибо, но его просили, и он выносил, стараясь поскорее сунуть подношение в ладони и бежать назад, не глядя