Стихотворение располагает путешествию в неизвестность в поисках эротического удовлетворения («одно мгновенье в одном плавающем цветке»). Но кто знает куда приведет любовь? Возлюбленный здесь предстает как «О мое Величие», особое выражение, которое сочетает в себе, с одной стороны, обертоны великодушия и щедрости, а с другой – ощущение, что человек отправился странствовать, возможно сбившись с пути. Опффер, матрос, долгое время находился в море; Крейн мог бы снискать его библейским Блудным сыном, который покидает дом, чтобы вернуться позже, не на щите, а на коне. Несмотря на это, «Странствия II» заканчиваются пылкой молитвой о том, что влюбленным предстоит пройти этот путь плечом к плечу, к алтарю смерти:
На суше да помянут отошедших
В подводный мир – в его глубинах тайных
Морские твари прозревают рай.
Конечно же, Крейн мог написать что-то более понятное для массового читателя, что-то вроде: «Я буду любить тебя до скончания времен, малыш» или «Я Тя Лю». Но если Вы считаете себя достаточно циничным, то такие заявления несколько банальны. В «Странствиях» используется экстравагантный, необычный стиль, чтобы развеять все сомнения читателя и заставить его погружаться еще глубже на дно океана безрассудной страсти.
Тот предел, про который говорит автор в «Странствии I», что никогда не должен был быть пересечен, был пересечен – и все же («И все же!») половое созревание вместо того, чтобы причинить какой-либо вред, оказывается билетом в бесконечный эротический Диснейленд. Можно проследить грубую сюжетную линию. Во второй части, как мы могли видеть, влюбленные встают, оставляя берег моря и все те трудности, что он им принес. В Части III их пыл, кажется, достигает кульминации. В Части IV они резвятся. Далее идет эпизод, как это ощущается, предательства («дерзкое… пиратство») и примирения («Смирись, оставив снам желанный путь домой»). В конце же автор возвращается к признанию прекрасной взаимной любви, «непонятый ответ / порождает череду вопросов». Все эти формулировки никогда в полной мере не раскрыты и не до конца реалистичны, в то же самое время они являются основным инструментом в возвышенной поэзии Крейна.
Он показывает нам, что при всей той блудности влюбленных, они остаются экстравагантными и не боятся смело выражаться. Вместо того, чтобы делать дело, они валяют дурака. Как мы видели ранее в Части IV, одно слово может разрастаться в несколько (Portending… port and portion,» «fragrance irrefragably»). Игра звуков иногда набирает такой оборот, что угрожает напрочь вытеснить смысл, как в этом отрывке из «Странствия VI»:
бездна поглощает имя
Пророка, но разносится помин
Царю волнами пенными Твоими? —
Сирокко, дань собрав, сникает, день
На убыль поворачивает вскоре;
Здесь буквы «s» и «r», по-видимому, управляют выбором слова больше, чем любой очевидный базовый аргумент или описание. Во всех частях III – VI поэт стремится к высокому классическому стилю, жонглируя ключевыми словами «Infinite consanguinity,»