Вскрыв банку, Павел в мгновение ока приговорил маслянистую и горьковатую от соли сайру, гулко запил водой из чайника. Не слишком вкусно, зато сытно. Съеденное, как и выпитое, следовало занюхать, и, шагнув к окну, Павел распахнул форточку. Мир тут же втиснул в комнатушку одну из своих многомиллионных конечностей, шевельнул на голове хозяина волосы, небрежным дуновением расшвырял бумажный сугроб у стены. Павел зажмурился и в один вдох переместил себя в категорию экстравертов, поскольку втянул внешнее и подчинил внутреннее. Совокупление с миром всегда давалось ему непросто. Подобно дурной водке, мир нередко просился обратно, а высвободившись, не входил ни в уши, ни в ноздри, не говоря уже о бастующем зрении. Однако Павел умел себя обманывать – за сорок-то лет, слава-те, научился! Вот и сейчас слух временно угас, глаза закрылись, внешнее перекачивалось в голову постепенно – ароматами и миазмами, шепотками и мелодиями, децибелами и журчащими гекалитрами. Пахло жженой пластмассой и горячим асфальтом, пахло старыми холодильниками и, увы, все тем же пивом.
Павел открыл глаза и поставил себе неуд. Должного слияния не произошло, вообразить себя отдыхающим на лоне природы не вышло. И все же за окном маршировало лето – время детского гама и туроператоров, время мини-юбок и торфяных пожаров. А еще это было время парусных регат и походов, время палаток и ночных бдений у костров – под гитары и бородато-усатые песни, под чай и коньячок, под разговоры о звездах и трепет суровых мужских ладоней, согреваемых в мягких женских пазухах. Самые мудрые оттого и выигрывали, что действовали, не перегружая изнеженных полушарий. Знали, хитрецы, цену ускользающим минутам, убегающим мгновениям. Как говаривала одна из студенческих подружек Павла: «Ни дня без поцелуя!». Он, безусый осел, тогда этих гениальных слов не понимал. И, подобно многим, впоследствии исказил простецкую истину, заменив поцелуй мертвой строчкой. Хотя… Тут тоже все было невообразимо запутано. Как известно, пухлого и маленького Бальзака женщины тоже сперва не замечали. Однако способный вьюноша сделал грамотный ход и стал романистом. Любить Бальзака стало модно. И не секрет, что две трети поэтов-прозаиков макают перо в чернила с той же низменной целью. Подобно маралам, чахоточное это племя завлекает на свой литературный рев прекрасных подруг. Еще Моравиа осветил сей предмет наиподробнейшим образом, а до него – десятки и сотни прочих. Хотя тут уж – кому и что надобно. Кому – песнь оленью, а кому и рога. В смысле – благ земных и подогретого пантокрином здоровья. Вон Миша Ржавчик из родного союза об этих вещах мечтал с детства. И Павлу постоянно подбрасывал огнестрельные темы. Неделю назад, поймав в вестибюле, вдруг стал уговаривать писать про футбол:
– Это жила, я тебе верно говорю! – лихорадочно шептал он и полными руками нервно оглаживал на себе свитер, то ли вытирал ладони, то ли демонстрировал