Осторожно нащупал в кармане пистолет. Тяжелый металл призывал к действию.
Короткое движение – и одним дураком станет меньше. Воистину, есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблем.
Даже представил, как от выстрела отбросит черный профиль и будет судорожно хватать руками воздух, а потом с глухим стуком уткнется в руль. Наутро таксиста обнаружат, но он уже ничего не сможет рассказать.
Не глядя, выдернул из пачки несколько банкнот.
– Жди меня здесь! – последовало, как приказ.
И, как в каком-то трофейном фильме, небрежно бросил деньги на сиденье.
– Хозяин – барин, – прозвучало почти как – «слушаюсь».
Что и требовалось доказать. Системой начинают править деньги. Так бывает всегда, когда уходит страх. Деньги стирают страх и создают иллюзию свободы. В какой-то момент начинает казаться, что за деньги можно купить все. А потом начинаешь понимать, что деньги это еще большая несвобода, чем их отсутствие.
Деньги рано или поздно приводят человека к вопросу: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» С этого момента человек становится способен на все. Ни бог его не сможет остановить, ни привычный страх. Словно движет им неведомая сила.
Почему-то вспомнились раскольники, которые питались этой силой, когда сжигали себя в избах и церквях (отсюда, по всей видимости, у Достоевского в романе и фамилия – Раскольников – значит, тоже раздумывал подобно, но так и не решился озвучить вслух. А он, Сосо, готов назвать ее (эту силу), которую ему вдруг открыла ночь. Назвать, даже если никто не услышит. Может, потому и назвать, что никто не услышит. Назвать – чтобы осознать. Ибо эта сила есть справедливость. А точнее – высшая справедливость, которая правит миром и царит над всеми смыслами и самим…
Он хотел сказать – богом. Но не стал. Ибо справедливость и есть Бог.
С ним было так уже не раз – когда заходил в тупик, отпускал вожжи, действовал бездумно, наугад, словно передоверял себя кому-то более умному, более опытному, который всегда знал, как сделать лучше.
У русских это называется – полагаться на авось.
Наверное, за столько лет он тоже стал немного русским, а значит и татариным, и евреем, и монголом, и бог весть кем еще из десятков окружающих его народов.
С кем поведешься, от того и наберешься. Потому его и называют отцом народов, что для каждого он немного свой.
В сущности, все люди одинаковы. Они и вели себя одинаково, когда перед каждым рано или поздно вставал главный вопрос: жить или не жить. Всем, как правило, хотелось жить.
Вот и сейчас он действовал бездумно, на авось. Зачем-то приказал таксисту высадить его здесь, зачем-то направился, сам не зная куда. Ведь, если даже он не знает, что сделает в следующий момент, то уж, тем более, этого не смогут знать Они.
Тропа вела мимо темнеющих строений. Он почувствовал запах дыма и вообще жизни,