– Ты видел, а я хоронил родственника, который служил в Кабуле, – заметил Иван Федорович. – Действительно страшно.
– Я же говорю, что надо что-то менять. – Михаил Валерьевич застучал по столу ладонью. – Ты как думаешь?
– Думаю, давно пора.
– Ты говоришь, как диссидент.
– Во-во, у нас так – хочешь мир посмотреть, значит, враг. Помнишь частушки нашей молодости?
– Напомни.
– Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь…
Гриценко оглянулся:
– Ты потише, а то мало ли кто услышит.
– Да кому мы надо?
– Сам знаешь кому.
Романовский крутанул головой, запальчиво выговорил:
– Волков бояться, в лес не ходить.
– Наверное, – перешел на шепот Гриценко и разлил оставшийся коньяк. – Давай выпьем за обновление, что ли.
Чокнувшись, выпили, прикусили.
– Ничего, все перемелется, – уверенно произнес Иван Федорович. – Мука будет.
– Смотри, чтобы из нас муку не сделали, – предупредил Михаил Валерьевич, с опаской оглядывая зал. – Мы с тобой не в Польше, где все меняется. У нас партия власть крепко держит, не спихнешь. Во всяком случае, легко спихнуть не получится.
– Кто знает, – тихо проговорил Романович.
Они одновременно подняли рюмки, но уже не чокались.
– Ну, будем.
– Будем…
Выпив, Иван Федорович и Михаил Валерьевич уставились в глаза друг другу. Они как будто убеждались в надежности и незыблемости своих давних отношений, которые у многих их друзей и приятелей в последние годы начали меняться. И не в лучшую сторону.
IV
Отработав первую смену, Марина, одетая в длинное драповое пальто и зимние сапоги на толстых каблуках, неторопливо шла по узкой улочке, которая спускалась от головного корпуса объединения «Горизонт» к площади Победы, и думала о своем будущем. Оно было близким и одновременно далеким. Близким, потому что хотелось всего и сразу, а далеким от того, что желания часто не совпадали с возможностями. И пока они совпадут, пройдет немало времени. Если, конечно, вообще такое произойдет…
Получив в редакции задание, шел на завод радио- и телевизионных футляров, только по другой стороне улицы, Алексей. Он пытался, как в детстве, скользить по замерзшему асфальту. Ему хотелось разогнаться и проехаться по льду метров десять. Но впереди Алексея отрезка льда такой длины не было. Светились только небольшие замерзшие лужицы, присыпанные свежим снегом. Да и тяжеловатый кожух, полы которого оттопыривались под морозным ветром, мешал легкому и свободному движению.
Алексею вспомнились строки из школьного, уже полузабытого стихотворения:
Вот моя деревня,
Вот мой дом родной,
Вот качусь я в санках
По горе крутой.
Увы, родная деревня, а вернее, село Рубеж было далеко. Санки