Рискуя свернуть себе шею в темноте лестничной площадки, Наташа летела, перепрыгивая через ступени, сердце бешено колотилось, ей было и страшно и смешно одновременно.
– Зубы повыбиваю! Блядь! … – завывая от боли, откуда-то сверху кричал физрук…
– В том и дело. И дашь – блядь, и не дашь – блядь, – философски произнесла Наташа и сняла с плиты закипевший чайник.
Глава 5
Самка
Чай был безвкусным. Такими же безвкусными и блёклыми ей показались все предметы на кухне. Занавески, которые ещё вчера радовали взор роскошной палитрой цветущего луга, в то утро обмякли и свесились с карнизов жалкой мешковиной. Абажур, обычно казавшийся солнечно-оранжевым, неожиданно выцвел и стал бледно-жёлтым. Всегда энергичный в своём пурпурно-красном сиянии гибискус, утратил былую силу и виновато рассматривал своё потускневшее одеяние. Яркое померкло, бледное обесцветилось.
Наташин мир утратил не только краски. Скоропостижно скончались все часы в её доме, а вместе с ними умерло и время. Уход времени оказался слишком тяжелой утратой и, не выдержав такого горя, Наташа заплакала.
– Дура, дура, дура, я дура, какая же я дура… – подвывая, сморкаясь и икая, повторяла Наташа.
Она долго плакала, поочередно вспоминая каждую из своих не выживших любовей, как мать вспоминает и оплакивает всех своих, умерших в младенчестве, детей. Извлекая из дальних углов памяти старые обиды, она подолгу всматривалась в них. Ей хотелось разглядеть причины своих несчастий.
На первый взгляд её обиды были разными. Однако было у них и общее качество: Наташе было страшно смотреть им в глаза.
Уловив её неуверенность, обиды осмелели, они ехидно прищуривались, словно намекая на что-то неприличное.
Наташа отводила свой взгляд, гнала из памяти воспоминания, но кто-то внутри неё не позволял ей уклониться от этого душераздирающего созерцания.
– Смотри, это всё ты, – шептал незнакомый голос, – Ты прекрасна!
– Я? – недоверчиво переспросила Наташа.
– Конечно! – ответил голос.
– Но я… но мне… я тогда…
– Ты любила, – подсказал ей голос.
– Да, – ответила Наташа.
– Ты чудо!
– Я?
– Ты!
Невероятное тепло разлилось по телу. Наташе стало уютно и благостно, будто кто-то заботливо накинул на её плечи теплый плед.
– Да, я их любила. Всех. Но разве может быть столько любовей?
– Любви не бывает много, – ответил голос.
– Но ведь