– Ионов? – спросил врач, начинающий свой седой этап жизни.
– Вы мне? – не понял С..
– Да. Вы Ионов Софрон Васильевич?
– Видимо… да. Что-то знакомое… – Что-то и в правду завертелось в его голове, но оставалось неуловимым и затуманенным, витающим и близко и, одновременно, вдалеке. Для простоты он решил согласиться.
– Не гнитесь так больше, – начал вопрошающий с важным беспристрастным видом. – И в женский туалет не ходите, пожалуйста, больше…
Софрон резко дёрнул головой, не понимая, как можно распознать, и не понимая, как на санузлы вообще может распространяться монополия. Разумеется, таких умных слов он ещё не знал. Но он помнил слово «обладание».
– А где я вообще?
– Не помните, как… – начал мудрый врач, и тут же осёкся.
От С. не ускользнул задумчивый взгляд врача, – он захотел узнать больше. И ему это удалось. Мыслеобразы и метасообщения в голове врача подсказали, что он, Софрон Васильевич Ионов, тридцати четырёх лет отроду, покончил с собой, повесившись. Врач не боялся, он именно не хотел говорить об этом сейчас. Он вообще не о чём говорить особо не хотел, а то, о чём хотел, стеснялся спросить.
– Что это за штука? – спросил без злобы, даже со снисходительной улыбкой, Софрон, постучав по пластмассе на горле.
– Это корсет. У Вас повреждён позвоночник, придётся поносить его некоторое время…
– Как долго? – перебил его С.
Тот стал долго думать, и Софрон понял, что около десяти дней.
– Спасибо. И спасибо, что помогаете. Я это ценю, – искренне сказал Софрон, не дожидаясь ответа.
– Вы ничего не помните? – вдруг спросил седой низкорослый эскулап с некоторой озабоченностью.
– Смотря что я должен помнить… – Софрон не понимал: как дышать, как пить, как ходить в туалет, как разговаривать, даже имя с какими-то, видимо, важными словами знал, – что ещё нужно?
Врач призадумался, провёл взглядом диагональ от пола до стены, и сказал:
– Я Вас направлю на осмотр в другое учреждение. И сообщу Вашему брату, что Вы пришли в сознание. Отдыхайте. – Врач завершил речь и ушёл.
«О Боже, брат! – пролетело у Софрона в голове. – Я решил уйти из жизни, видимо, без его одобрения. Я подвёл его. Нужно извиниться. Кстати, а его-то как зовут?».
«А-а, неважно, пойду опять на облака», – быстро переменился Софрон в настроении. Теперь, когда тело освободилось от обузы и жажды, жизнь вновь виделась светлой и прекрасной.
Занавески всё ещё едва подрагивали на невидимых волнах. Пахло спиртом, нашатырём, грязным бельём и много ещё чем неразличимым. Все запахи были примерно одинаково слабые, и Софрону хотелось угадать каждый, но пока у него не получалось.
На диванчике