Госпожа психолог высказалась непечатно – негромко, но так зло и заковыристо, что Марина уронила крышку кастрюли, а Валентин покрутил головой. А Полина, проматерившись, с усилием проговорила:
– Пока можно, считаем, что этой проблемы нет. Когда проблема появится – мне несите, разберемся. Лазейка у нас есть, хотя и очень ненадежная. По нашему законодательству кости, обработанные с художественно-эстетическими целями, не являются останками. Они уже арт-объект. То есть, главное, чтобы не попался гравер. И если никто не укажет на выполняющего работы мастера, то самое скверное, что может случиться – это изъятие арт-объекта у владельца. И вот после изъятия пусть голова болит у них. – Вздохнув, она продолжила, – А на это лето задача у нас простая: убрать все, что они могут захотеть спереть или испортить. По второй мировой экспозиций оставлять нельзя. Ни одного предмета, вообще ничего. Ставлю свою голову против пустой пивной банки, что если до этого дойдет, то витрины с военной тематикой под пресс пойдут первыми.
Марина тоже вздохнула и пошла к окну с пепельницей:
– Полиш, может, все-таки обойдется? И не надо таких радикальных мер? Это ведь силы и время. Ну не верю я, что сааланцы станут целенаправленно разрушать памятники культуры. Да Шайни их просто спятил, Эрмитаж они разворовывали, а не боролись за нашу нравственность. С медициной ты права, и именно этим стоит заняться в первую очередь.
– И этим тоже, – сказала Полина. – Лишь бы Петрозаводск с потоком справился, надо поискать, кто там у нас, и предупредить.
Впрочем, в официальных новостях и частных слухах и так хватало поводов для беспокойства, так что в общем потоке треша прогнозы развития событий стали не более чем еще одним поводом активно не любить сааланцев. И вот теперь, ноябрьским вечером в Корытово читая эту заметку, Полина ежилась, пододвигая ближе совершенно нелегальный обогреватель с «ключика» размером чуть больше литровой банки, вспоминала летний разговор и думала, каких сюрпризов ждать в первую очередь.
Мам, привет. Напиши,