– Значит, отказываешься выписываться? Хорошо, – после секундного размышления встал со стула Саблер. – Неволить тебя не стану. Тем более что благодаря тебе мы больных тут кормим. Да еще и на лекарства кое-что остается. А если вот, как Елена Владимировна, из других городов к нам народ поедет, то к осени, я надеюсь, мы и больницу отремонтируем. Так что живи себе на здоровье. А надоест – выпишем. Пойдем, Лена. Да, кстати, Лена мать свою специально к тебе привезла лечить. От алкоголизма. В медицину не верит, а в тебя вот верит.
– В Бога надо верить, – улыбнулся Корейшев Лене. – Он лечит.
– Знаю, – ответила санитарка. – Только не всякая молитва до Него доходит.
Застыв в туалете у приоткрытой форточки, мать Лены, – постаревшая лет на десять молочная сестра Ивана Яковлевича, – высохшая, обрюзгшая, с огромными синяками под выцветшими глазами, – нервно куря папиросу, поинтересовалась:
– Ну и как: он тебя «узнал»?
– Да, – кивком головы подтвердила Лена. – Вот конфетку мне подарил.
– Негусто, – сказала мать. – Для любимой племянницы мог бы что-нибудь и посущественней припасти.
– Я ему не племянница, – напомнила Лена матери.
– А я – сестра? – выпуская колечко дыма, поинтересовалась мать.
– Сестра. Молочная, – прояснила Лена. – Впрочем, это уже не важно. Сейчас он просто «божий человек».
– Божий ли?! – сузились в злобе глаза у матери.
– Божий, божий, – уверенно подтвердила Лена, – скоро сама увидишь. И убедишься.
– И он меня, значит, вылечит? – с ехидцей спросила мать.
– Мама, ну что ты все время злобишься? – с досадой спросила Лена. – Порадовалась бы за брата. В наше время не спился и не искололся. Родиной не торгует. Живет себе потихоньку, людям вот помогает.
– Так я и радуюсь, – пыхнула дымом мать.
– Ты что, до сих пор его ревнуешь? – вдруг догадалась Лена. – К Богу ревнуешь, мама?!
– Да больно он мне впал! – зло огрызнулась мать и, сплюнув окурок в ведро с окурками, первой пошла к двери. – Ладно, пошли уже. К твоему «божьему человеку».
Проходя с матерью по длинному больничному коридору со множеством выходящих в него дверей, приближаясь с потоком людей в цивильных одеждах и больных в пижамах к палате Ивана Яковлевича, строго шепнула матери:
– Только ты не груби ему.
– Больно надо, – сказала мать. – Может, я и вообще разговаривать с ним не буду.
Поправив на матери воротник пижамы, Лена примирительно попросила:
– Расслабься, мама. Вот увидишь, всё будет нормально.
Вздернув одним плечом, мать раздраженно пыхнула:
– Так, может, мне вообще к нему не идти? Чтобы как-нибудь не задеть «божьего человека».
И тогда Лена, молча взяв мать за руку, ввела её, едва-едва упирающуюся, за белую дверь, в палату.
В палате собралось так много народа, – посетителей в цивильной одежде и больных