Верх священных горних мест?
Дачники молча переглянулись. И девочка первой метнулась к баньке.
– Куда?! Стоять! – испуганно закричала на неё мать.
– Там кто-то есть, – указала девочка на черные бревна баньки.
Лежа на куче ветоши у огромной дыры в полу, Иван Яковлевич допел:
Тот, кто ходит непорочно,
Правду завсегда творит
И нелестным сердцем точно,
Как языком говорит.
Заглянув в разбитое окно баньки, дачники настороженно затаились. И только девочка улыбнулась:
– Да это же наш учитель Иван Яковлевич. Он Библию нам читал. И про потоп рассказывал. Здравствуйте, Иван Яковлевич.
Корейшев приподнял голову и спокойно взглянул на дачников.
– Точно – Иван Яковлевич, – усмехнулась одна из женщин. – А что вы тут делаете? Дождь пережидаете? Так он кончился. Можно выходить.
Иван Яковлевич прилег и с новой силой продолжил пение:
Кто устами льстить не знает,
Ближним не наносит бед,
Хитрых сетей не сплетает,
Чтобы в них увяз сосед.
– А, – кивнула толстушка-мать и, отшатываясь от пролома в оконной раме, шепнула своим попутчикам, повертев указательным пальчиком у виска: – Пойдемте. А то еще белье снимут.
На миг прерывая пение, Иван Яковлевич сказал:
– Белье не снимут. А вот бок твоей куме проверить надо. Грыжа начинается, – и снова запел:
Презирает всех лукавых,
Хвалит Вышнего рабов
И пред ним душою правых
Держится присяжных слов.
Женщины снова переглянулись и поспешили уйти от греха подальше.
Удаляясь от баньки, они то и дело оглядывались на пение.
Из баньки же разносилось:
В лихву дать сребра стыдится,
Мзды с невинных не берет…
И уже совершенно в другое время – в знойный июльский полдень:
Кто на свете жить так тщится,
Тот вовеки не падет.
– А ну, вылезай оттуда! – упершись рукой о дверной косяк, зло и рассерженно заявила худая, высокая, лет тридцати пяти, костлявая женщина, – старшая молочная сестра Ивана Яковлевича, Марина. – Хватит людей дивить. Пожировал – и будя. Ну, я кому сказала? Или мне дядю милиционера вызвать?
– Маринка, ступай домой, – вдруг донеслось из баньки. – И больше не приходи. Твой молочный брат Иван Яковлевич Корейшев умер.
– Чего?! – вытаращилась Марина. – А с кем же я говорю? Думаешь, если ты двери да окна в баньку досками позаколачивал, так я уже и голоса твоего гунявого не узнаю? Басни он мне рассказывает! В семинарии доучился б, вот и читал бы басни старухам да нищим в храме! Так нет же – сбежал, как Бобик! И с учительства – точно так же! Чаешь, в бомжах-то слаще? Да как бы не так, урод! Ты же слабенький, золотушный! Околеешь тут через месяц. А мне потом хорони! И на какие ж шиши, поганец!