пережевывать все это. Отведав это блюдо, я пытаюсь объяснить им, чтобы впредь мне не подавали ничего, кроме консервированной солонины, сардин и риса, но, поскольку французский язык для них является третьим, а для меня – вторым, мои инструкции не всегда доходят до цели. Стремясь угодить и боясь меня обидеть тем, что не понимают, чего я от них хочу, они улыбаются и говорят: «Да, да, мадам», а потом идут и делают совсем не то, о чем я их просила. Мы устраиваем ловушки на маленьких зверьков: роем ямки, опускаем в них ведра, вокруг устанавливаем забор из проволочной сетки, чтобы направить зверьков в ловушку. Проверка ловушек становится нашим главным занятием по утрам. Но через несколько дней, утром, когда нужно идти проверять ловушки, я вдруг чувствую жуткую слабость. Оказывается, у меня температура 38,9, и я прошу Дада и Бакембе проверить ловушки без меня, а сама остаюсь лежать в хижине. Через некоторое время из состояния полузабытья меня выводят возбужденные крики моих проводников: «Мадам, Ньока! Ньока!» (Ньока значит змея, это единственное слово на суахили, которое я знаю.) Они обнаружили змейку в одном из ведер. Они в восторге, так как знают, как это меня обрадует. Не желая дотрагиваться до змеи, они выкопали ведро, и теперь с гордостью подносят его ко мне. Превозмогая головокружение, я разглядываю змею на дне ведра. Я не могу определить, что это за вид, но, судя по чешуйкам на голове, она не ядовитая. Я приподнимаю ее, и она скользит у меня между пальцами. Рассудив, что ведро достаточно глубокое и ей не уйти, я кладу ее обратно, ставлю ведро у изголовья и в изнеможении падаю на циновку. Температура поднимается до 40, и я снова отключаюсь. Через несколько часов я прихожу в сознание от неожиданной мысли. Я была не права насчет чешуек. Змея в ведре, скорее всего, ядовитый бумсланг, у которого даже детеныши смертельно опасны. Просто змея была в тот момент спокойна и пассивна и только поэтому не укусила меня. Меня спасло то, что змея не чувствовала угрозы. У меня болит правая рука выше локтя. Область вокруг ссадины, которую я получила, пытаясь поймать скрывшегося в норе питона, покраснела и припухла. На следующий день жар спадает, но с рукой дело плохо. Надо бы послать Дада в базовый лагерь, но мне не приходит это в голову. На на счастье, начальник лагеря сам приезжает проведать меня. Посмотрев на мою руку, он велит нам всем возвращаться назад. Оказавшийся в лагере ветеринар извлекает из моей руки кусок гниющего мяса размером с теннисный мячик. «Коровы частенько эту гадость цепляют», – утешает он меня. В базовом лагере я продолжаю работать. Охочусь за ящерицами на деревьях, ловлю изредка попадающихся мне жаб, а ночью хожу на болото. После ночных вылазок я просушиваю ботинки на солнце. Пока они сохнут, я брожу по лагерю в мокрых грязных носках. Однажды ночью я просыпаюсь от острой боли под ногтем на большом пальце левой ноги. Я свечу на ногу фонариком и вижу, что какое-то существо, похожее на свернувшуюся
