Ну чего еще от него ждать!
– Густав, мне не хотелось бы вам надоедать. Если вы отказываетесь говорить о себе, так и скажите.
Он вдруг резко оборвал хохот и посмотрел на меня с бесконечной грустью.
– И что же, девочка, вам рассказать? Вы молоды, перед вами вся жизнь. Вы в самом деле хотите услышать, что в ней мало веселого и что это заранее проигранное сражение? Вы действительно хотите знать, что даже хорошие воспоминания оборачиваются болью, когда теряешь того, кого любишь. Вы ждете, чтобы я вам рассказал, что мне повезло? Что я был счастлив и окружен дорогими мне людьми? О моей жене, с которой я не мог расстаться ни на один день, о дочери, которая слагала мне поэмы, о сыне, который громче всех смеялся над моими шутками, о моих братьях и сестрах, о друзьях?.. А сегодня, как видите, я один. Хотите ли вы, чтобы я вам рассказал, как болезнь изменила сначала тело, а потом и лицо моей жены, прежде чем отправить ее на тот свет? Вы хотите, чтобы я повторил вам слова полицейских, сообщивших мне, что сын не услышал сигнала сбившей его машины. Вы хотите услышать, что моя дочь вспоминает обо мне только в свои дни рождения? Что мои сестры и братья уже умерли, как умерли мои друзья, и у меня больше никого нет в этом мире? Вы хотите, чтобы я вам сказал, что не понимаю, как можно окончить свои дни в одиночестве, ведь я был убежден, что такое никогда не произойдет со мной, что это невозможно? Вокруг меня было столько близких людей… Неужели вы все это хотите знать, Джулия? Лично мне совсем не хочется говорить с вами об этом. Я предпочитаю смеяться и смешить других, потому что жизнь, в сущности, – это довольно забавная история. Иначе как объяснить весь абсурд, который со мной приключился? Не случайно акроним дома престарелых[6] – MDR (mourir de rire), что значит «умереть от смеха»…
Я молчала. Да и что тут скажешь? Я, убежденная в важности общения, почти сожалела, что вынудила его высказаться. Зачем? Если Густаву легче воспринимать свою жизнь, упакованную в красивую оберточную бумагу, если превращение всего и вся в фарс помогает ему сносить тяготы существования, то зачем возвращать его в реальность?
Сжав челюсти, старик смотрел в окно. Я спрашивала себя, что я должна сделать, чтобы избавить его от страданий одиночества, и вдруг, сама того не желая, произнесла:
– У месье и мадам МОТЮС[7] есть сын, как его зовут?
Уголки его губ дрогнули, в глазах появились смешинки, он подумал несколько секунд и выдал:
– Понятия не имею.
– Момо, – сказала я с таким гордым видом, как будто защитила диссертацию о теоретическом и цифровом моделировании насыщения нестабильности рассеивания при рамановской спектроскопии, применяемой во взаимодействии лазер-плазма.
Напрасно я ждала, что он рассмеется. Густав бросил в мою сторону ошеломленный взгляд, как смотрят на человека, хотя и приятного во всех отношениях, но странного. Нет ничего хуже, чем объяснять шутки. Я решила больше не предпринимать подобных попыток и спросила:
– Но вам хотя бы нравится здесь?
Когда час спустя я вышла