– Ты извини, – обращается он ко мне, его глаза под очками набухают влагой, но слез нет, – после того, что я сказал, я не должен сидеть с вами…
Хочется накинуть удавку на каждое произнесённое им слово. И душить, душить…
Он встает и направляется к выходу. Смотрю на её тягостную задумчивость… Она оглядывается, вскакивает и бежит за ним.
Подхожу к барной стойке и заказываю пачку сигарет. Бармен напоминает, что уже давно не торгуют, но угощает сигаретой…
Возвращаюсь на место – смотрю на кофе, делал пару глотков…
Казалось бы, бросил курить, а теперь борюсь с тягой к пачке. Внутренний спор идёт, но вдруг что-то щёлкает, и пусть ты пытаешься убедить себя, что курить не стоит, сигарета уже в зубах…
Узкий проход к двери, влажный питерский воздух… Щелчок зажигалки, дым чешет лёгкие, успокаивая душу…
Веха IV. Паладин, Чайковский и красота в сравнении
…За порогом парень приблизительно моего возраста. На нем яркая летняя брезентовая куртка в красно-синий крупный ромб, спутанные в дреды грязные волосы, гладковыбритое загорелое лицо и блеск в огромных чёрных зрачках, от которого мне делается дурно.
– Ну, ты даёшь ваще! – произносит он с восторженной улыбкой.
– Вам кого? – тихо спрашиваю, борясь с вновь подступившим чувством тошноты.
– А тебя как звать? – наклоняет голову набок, рассматривая меня.
– Не понимаю…
– Папашу моего из-за денег ёбнул?
Темнеет в глазах, кажется, что с силой вдавливают во что-то мягкое и вязкое.
– Что?.. – спрашиваю неохотно подчиняющимся голосом.
– Слу, дай войду?
Сторонюсь, он проходит в номер и закрывает за собой.
– Второй раз за тобой закрываю…
Стоит ко мне вплотную, обдавая горячим дыханием, что-то неправильное в этой короткой дистанции между нами.
– Лёха! А ты? – протягивает руку.
– Веха, – хриплю и откашливаюсь.
– Ну и отлично, – пожимает руку. – Так ты папашу из-за денег? Чего робеешь? Говори как есть! Я без претензий – стал бы тогда кирпич подавать? Ты вменяем вообще?
Мир кружит, и меня рвет на пол. Утираюсь трясущейся рукой, другой опираюсь о прикроватную тумбочку.
– Как тебя плющит-то… Ну, красавчик! Батя меня давно бесил, бросил нас с мамкой, а теперь водку льёт и жизни учит. Но сам бы я не решился… А тут такое под кислым… Но мне плевать. Его не жалко. Зато смерть – самое яркое, что я когда-либо видел. Марку хочешь?
Стою, почти сгорбившись, и думаю, как хорошо было бы лечь в кровать.