Но Макс сейчас волк и слишком занят разделыванием трупа небожителя, чтобы ответить. Оборачивается с окровавленной пастью и красным огнем в глазах. Я отмахиваюсь:
– Ладно, – и начинаю одной рукой ломать небожителю крыло.
Тот кричит и стонет, корчится, морщится, вырывается, но ничего не может поделать.
– Подожди-подожди, – прошу я, черными ногтями впиваясь в кожу. – У тебя же их два, а это всего лишь первое…
Кости хрустят и трескаются, когда я прикладываю усилия и переламываю крыло. Другое. Перья летят на пол. А в какой-то момент небожитель сдается и прекращает дергаться.
Я оставляю его валяться в луже крови, бросив рядом тяжелые крылья, а сама отступаю на пару шагов, чтобы взглянуть на свою работу. Макс, приняв человеческий вид, присоединяется и вытирает рот тыльной стороной ладони. После он стоит возле меня и слизывает кровь с моих рук.
– Теперь ты один из нас, – без тени радости объявляю я. – Даже если крылья отрастут. Ты знаешь.
Парень молчит и продолжает валяться, не шевелясь. Боясь двинуться с места.
Из угла доносятся всхлипы, и я смотрю на ревущую девчонку.
– И эти дети побили Его Величество… Неужели не ясно, что он позволил им это сделать?
Макс соглашается, отпуская мои руки и облизываясь.
Я кричу на девчонку:
– Помоги ему! Ты же небожитель! Ты – представитель стороны света, так какого черта?!
Но та продолжает реветь, зажавшись в угол, опустив лицо в колени, и даже не думает выручать друга – ей сейчас важнее спастись самой.
Я безнадежно вздыхаю, разворачиваясь к выходу.
– Куда катится мир, если у добра сегодня такое лицо?
Макс тянется за мной, безмолвно выслушивая мои рассуждения.
– Если бы я по природе не была чертом, то точно взялась бы за истребление подобных нам. И чертей, и небожителей…
Когда мы идем обратно по улице, мы молчим. Хочется сделать вид, будто ничего не случилось, но не выходит. И не выйдет. Мы оба переживаем произошедшее снова и снова, прокручиваем в голове события, убеждаем себя в правильности своих поступков и пытаемся откреститься от преследующего нас запаха крови, избавиться от стоящих перед глазами картин. Пока мы строим из себя обычных людей и чем дальше находимся от таких же, как мы, от мест сражений, от того, другого мира, тем более ужасными и отвратительными мы кажемся самим себе. Поэтому мое сердце грохочет в груди, как колеса поезда, когда я мысленно возвращаюсь туда, в стены музея.
– Так что насчет кино?
Макс пытается развеять обстановку. Он замирает возле кинотеатра, но я не останавливаюсь: не хочу поддерживать беседу и ныряю в проход.
До конца сеанса остается пятнадцать минут. Майя смеемся – весь зал смеется, когда я сажусь на свое место. Ладонь опускается на подлокотник, и Майя шепчет, не отрывая взгляд от экрана:
– Где