Хасинто отхлебнул вина, весьма сладкого и терпкого, и теплая волна прокатилась от горла к животу. Дон Иньиго все не унимался:
– А братец как? Уже подрос, наверное? Вовсю ездит верхом, охотится и играет в рыцарей?
Хасинто не удержался от улыбки, вспомнив кучерявого Санчито. Когда вернулся из монастыря, мальчишка бросился навстречу не с объятиями, а с деревянным мечом и криком: «Сдавайся, сарацин!» Улыбнувшись еще шире, Хасинто глотнул вина и ответил:
– Он славный, наш мальчик, веселый и смелый. Как-то раз на дурно выезженную лошадь взобрался, та его, понятно, сбросила. А Санчито даже не заплакал. Кровь утер и давай требовать, чтобы его опять на ту же кобылу усадили. А еще…
Хасинто осекся, недовольный своей говорливостью – почти мальчишеской. Не стоило забывать, что он за столом не просто сеньора, а соперника в любви. Нечего откровенничать.
– Ну так что еще?
– Нет, ничего… Я уже сам забыл, простите.
– Не страшно.
Паж снова наполнил кубки. Иньиго Рамирес одобрительно кивнул и велел:
– Пусть несут следующее блюдо. – Затем, повернувшись к Хасинто, спросил: – Все ли ладно у вашей сестрицы? Мне довелось быть гостем на их венчании с идальго де Руэда, а потом и на крестинах их девочки. Тогда донья Пилар выглядела довольной.
Любопытно: Хасинто тоже был и на венчании, и на крестинах, но дона Иньиго не запомнил. При том, что ему не могли не указать на рико омбре, тем более на того, чьим вассалом был род Варгас. Ну, ладно на свадьбе… Его в ту пору, как и Санчито, больше интересовали игры в рыцарей, чем сами рыцари. Но потом, на крестинах, через целых пять лет? Ведь его тогда подвели к сеньору и представили – сейчас Хасинто это вспомнил. Удивительно! Он был достаточно взрослым, чтобы запечатлеть лицо Иньиго Рамиреса в памяти – но забыл. Наверное, из-за Мариты. На том празднестве он видел лишь ее… Все его внимание, все думы, мечты, восхищение посвящались ей одной. А что если де Лара заметил Мариту тогда же?
– Мой сеньор, а вам представили Марию Табиту де Рохес в тот же день, на крестинах? Тогда вы познакомились с ней… с сеньорой… де Лара… с вашей женой… сеньорой нашей… – Хасинто задал неприличный вопрос и сам это понял. Увы, с запозданием: вино затуманило голову. Теперь он не знал, как выкрутиться. Потемневшее хмурое лицо сеньора не добавляло уверенности. – Я хотел сказать… спросить…
– Так как поживает ваша сестрица? – прервал его дон Иньиго. Выглядел он раздосадованным, но Хасинто рад был перевести речь на другое.
– Я давно ее не видел, мой сеньор…
Он чуть не добавил «и не хочу видеть», но спохватился. О холодной, чопорной, набожной как монахиня Пилар у Хасинто остались не лучшие воспоминания. Когда старшая сестра замечала его шалости, то поджимала губы, цедила что-нибудь нравоучительное – из молитвенника, вестимо, – а потом бежала жаловаться родителям. Когда