Василий тоже повернулся, даже прищёлкнув каблуками неуставных ботинок с подковками, и рванул на шаг впереди прапорщика к дверям.
Рагимов, подавляя невольный смешок, приказал:
– Отставить, гардемарин. Сейчас выправим предписание, поедете с жандармами. Не напрашивайтесь, чтоб везли, как арестованного. А пока – попытайтесь вспомнить, куда эта «штурмгруппен» передислоцируется… И подскажите нашим олухам царя небесного, – он кивнул на дверь, за которой работали радисты, – как сей шифр неменяный немецкий читать.
ГЛАВА 9. ПТИЦА ЧЁРНАЯ, ПТИЦА БЕЛАЯ…
Барон Шварцадлер, победитель Ганзейских гонок-перелётов, почти вываливаясь из ячейки аэроплана, вздохнул не без сожаления, даже огорчённую гримасу состроил…
Но не потому, что только что отпустил за борт трёхфунтовую бомбу в отчётливо видное красное перекрестье на холщовом полотнище. Не то смутило барона, что бомба беззвучно отправилась на крышу госпиталя, что было вопреки всем мирным договорам и конференциям, и по идее должно было претить всем чувствованиям благородной крови, отнюдь, – а то, что уж больно хороша была сама крыша. Судя по всему – новая, голубовато отливая свежим цинком, она так основательно поднимала в цене старинную остзейскую усадьбу. Вот тебе готовый семейный форштадт, только вноси новую мебель и старинные семейные портреты, но эта проклятая война! Собственной рукой ты должен рушить собственное же счастливое будущее.
«Доннерветтер!»
Он по романтическому складу, свойственному, как помнится, всем Шварцадлерам, чуть было не предался ностальгии, – могучие икры жницы под тканым подолом в золотой прусской ржи, янтарный отлив пива на грубом выскобленном столе, стрекот молотилки на подворье их юнкерского хозяйства, но…
«Стрекот?»
Механический звук мог, да и должен быть здесь только один. Свой! И то – насколько можно было назвать стрекотом весёлую молотьбу даймлеровского мотора, прорывающуюся даже сквозь плотные кожаные клапаны шлема.
Мотор, для пущего охлаждения, торчал практически снаружи фюзеляжа, сразу же за блестящим кругом пропеллера и непосредственно перед кабиной пилота.
И тем не менее барону неотвязчиво стало казаться…
Натянутая на шестах парусина с огромным красным крестом, – знак, должный уберечь госпиталь от всяческих посягательств, вплоть, наверное, до кары небесной – был моментально снесён ударной волной и, с громким шелестом хлестнув по воротам сарая, едва не разрушил плод многодневных трудов лейтенанта Императорского воздушного флота. Его «голубь» только что выкатили на треноге шасси из тёмной утробы амбара.
– Г… где?! – перекрикивая панический гвалт и лошадиное ржание госпитального обоза, пытался не то спросить, не то отговорить Вадим, таща аэроплан с другой стороны за амортизационные стойки.
И