– Ещё чего, делать мне больше нечего, сама иди и делай, помоложе меня будешь, – недовольно фыркнула Христина, потягиваясь и лениво зевая.
– Я вас дармоедов кормить бесплатно не собираюсь. Ты будешь по дому и по хозяйству помогать, а если нет, чтоб вашего и духа здесь не было. А то привыкли на моей шее висеть. Всё, терпение моё закончилось. Для вас Григорий и так много хорошего сделал, а то расстреляли бы вас с батюшкой на площади, как врагов народа, – расхохоталась Евдокия, зажав свои длинные пальцы в кулаки.
– Ты мне лучше не угрожай, а то я всё Григорию расскажу, что твоя старшая Лукерья, не от него. Он с тебя точно шкуру сдерёт, если об этом узнает. Ты ему столько лет рога наставляла, а он дурень даже и не догадывался. Как же нам с отцом было стыдно людям на глаза за твои похождения показываться, все в селе только о тебе и судачили, – разозлилась Христина Никифоровна на дочь, погрозив ей тонким скрученным от старости указательным пальцем.
– Змея старая, сколько ты можешь с меня кровь пить. Мало ты мне жизнь попортила, ещё нажиться на моих дочерях решила, старость безбедно и без хлопот прожить хочешь? Вот увидишь, тебе ещё воздастся за всё! – закричала Евдокия на мать, почти сдерживая слёзы от обиды.
– Я дала тебе жизнь, если б не я, тебя на этом свете и не было бы такой красивой. Ты нам с отцом обязана, мы твои родители. И не говори, что сама не думала, как выгоднее своих дочек пристроить? Я тебя хорошо знаю, ты мне можешь не врать. И вообще, зачем ты их рожала? Пусть теперь матери с отцом и помогают, – властным голосом произнесла Христина Никифоровна.
– Да сколько можно, всё я вам обязана. Разве я вас просила меня рожать? Я вам ничего не должна. Я и без тебя понимаю, что старших Лукерью и Пелагею замуж пора выдавать. Остальных дочек отдавать под венец рано, ещё совсем они юные. Пусть в доме и по хозяйству нам помогают, не мне же эту работу выполнять. А своих сыночков я не дам женить, лишь они у меня свет в оконце. Богдаша с Ефимом молодые, горячие, погулять хотят. Ещё не одной бабе они голову вскружат, такие же видные как покойный их отец. Сыновья – это моя гордость, я им жизнь портить не собираюсь, – Евдокия на этот раз полностью с матерью оказалась солидарна и начала про себя думать. – Лукерье уже восемнадцать лет, Пелагее семнадцать, уже как раз время пришло, а то ещё в девках засидятся, потом корми их до глубокой старости. Но Богдаша ещё погулять с Ефимом могут, всего лишь одному двадцать, а другому двадцать один, мужиков нормальных мало, тем более таких красивых и умных, они и в пятьдесят лет нарасхват будут.
– Да никто Богдана с Ефимом трогать и не собирается. Выгоднее своих дочек замуж выдашь, сыновьям твоим переживать за своё будущее не нужно будет и нам всем хватит старость безбедно прожить. Пора взрослеть Лукерье и Пелагее, нести ответственность за вас. И так они хорошо жили, любые бы дети им позавидовали, лучшие платья, игрушки, даже писать