А смотреть, и правда, было на что. Уже сидя здесь, на площади в кругу листвы, играя вальс случайно встреченной паре, Яна не могла отвести от них глаз. Эти две женщины – от них веяло манящей тайной, чем-то одновременно и зловещим, и привлекательным. Эти двое – алая дева и святая мать – они как призрак и его воплощение, два тела на одну душу. Какая сила заставила их придти сюда именно в эту ночь, когда звёзды подчёркнуто яркие, а луна сияла как никогда? Когда в шуме ветра угадывались трели скрипки, а в шорохе листвы – пение мотыльков. Когда блики ночного светила играли на статуях так, будто те на самом деле живые люди. И – самое главное – почему сама она в своих скитаниях пришла именно сюда, как будто именно так всё задуманно, и всю свою жизнь она прожила лишь для того, чтобы в итоге оказаться здесь, на этой если так можно выразиться сцене. Женщина в алом широко улыбнулась и направилась к Яне.
– Ты только посмотри, Францисса, какой цветок мы нашли на этой мёртвой поляне, – обратилась она к своей подруге. – Какая злость, какая боль, какой страх таится внутри этого создания. Разве ты не чувствуешь?
Святая мать, что шла подле неё, одарила девушку сочувствующим взглядом. Теперь, будучи центром внимания, Яна оскалилась, напряглась. Крепко сжала гитару. Что они о ней знают, какое имеют право судить? Где они увидели злость, если ей сейчас так хорошо?
– Ах, дитя, – с улыбкой продолжала седая женщина, поравнявшись с ней. – Ты прекрасна. Твой вальс был выше всяких похвал. Но что за норов, что за оскал, что за безумный взор я вижу в твоих глазах. Твои зрачки расширены – не от того ли, что узкий взгляд не способен охватить всех истинных красот мироздания? Слабая, робкая – ты скрываешь в себе столько тяжбы, столько волнения. Загнанная и забитая, ты бежишь, бежишь от всего, что тебе так противно, стараешься забыться, уйти от кошмара, которым обернулась твоя жизнь, в лучший мир иллюзий и волшебства. Разве я не права?
– Какое вы имеете право судить? – холодно ответила Яна, поднимаясь, смотря незнакомке в глаза. – Я даже не знаю вашего имени, как и вы – моего. Откуда столько гордыни в ваших речах?
– Утративший рай настоящей жизни возведёт Пандемониум собственных грёз, – отвечала та, одаряя Яну поклоном.
– Вы бежали, дитя моё, – тихо сказала святая мать. – Ваше тело хрупкое, а на лице – следы побоев. То, чем вы живёте сейчас, не имеет ни малейшего значения. Вы несчастны без маски, что так трудно держать. Вы ведь не сами пришли сюда: Мёртвые коты направляли вас.
Откуда она знает про её видения, спросила себя Яна. И почему её мягкий голос кажется столь тяжёлым? Взгляд рассеивается, всё как будто плывёт в тумане. Голова полнится