– Ну, ведите. Что мы стоим, – сказала я.
Он молча взял под руку. И молчал, пока не поднялись к собору с желтевшей в провальную тьму лампадкой над папертью. Вдруг освободил руку и придавил мои разлетавшиеся волосы:
– А вы и впрямь напоминаете ведьму.
– Я и есть ведьма.
Вид из кабака «на заречные дали» присутствовал. И скатерти действительно белые. Ну а почтительность (по отношению к моему спутнику) юного официанта сразила.
– Что будете кушать? – полуоборот ко мне: что, дескать, в этот, исключительный раз?
(Значит, баб еще не водил.)
– От рюмки… скажем, коньяка дама не откажется?
Я кивнула.
Разговор… да и был ли он в привычном смысле? Ни о чем, случайные реплики. Ни намека на «продолжение». (Это обычное, мужское: надолго ли? Планы? и т. п.). Вежливое подчеркивание расстояния. Но от кого отсчет?.. Род его занятий, возраст? Не определить. Седина над висками? Она и у меня.
Вставая, он сказал:
– Уезжаете? Автостанция рядом. Тем и хорош городок, что все под рукой. Но я провожу.
Довел роль до конца, и остался докучный пустяк: закруглиться. Я была вне себя. Какого черта! Подобрали неприкаянную одиночку, исподволь рассмотрели вблизи. Интереса не вызвала… Конечно, была оскорблена. Выяснилось: стройподрядчик у моего отца-плебея. С десятком таких же «сосенок с бору», из заводских КБ и НИИ… На судорожную отцовскую затею – дом, вилла – взглянуть отказалась, все равно там не жить.
Чего мне стоило успокоить себя! (Это уж я одна дождалась автобуса. «Знаете, идите вы…») В дороге угомонились и тетки, оставив мешочную суету.
С воем летело не шоссе – летела Земля подо мной.
Как я ненавидела себя, когда растолкала баб и выпрыгнула на первой остановке. Ненавидела и немстительные, неженские свои слезы!
Какой-то босяк возлежал у монастырских стен, ватник, грязная бороденка, и пялился, усмехался, пока я металась. Запорошил дождь, тип умылся из водосточной трубы, утершись тряпицей, которую достал в мешке… Видела его на базаре, утром.
Я вернулась в город попуткой. Как-то дожила этот день.
И был вечер, была ночь. И снова вечер.
Моросило, я шла от реки, а он, М. А. (серое пустое лицо), торопился к причалу. Я не окликнула, но сбился с мелкого полубега… И как изменилось его лицо! Не смена выражений – слетела запыленная серость, лицо осветилось, разжалось… и это, промежуточное, словно бы сдернуло: я увидела юношеское.
– Где ты была? Звонил… Где ты была?
– Я была здесь.
– Не уезжала… – Нахмурился – и очень зло: – Ну вот что. У меня угол у старика и старухи. Возле реки. «Жили-были старик со старухой…» Идем, все остальное потом, потом!
«Потом», «остальное» – в незначащей фразе. Он пропустил в калитку, сказал: во дворе, на террасу.
Я поразилась,