Однако вернемся к «первой встрече» А.Г. Орлова и Е.Р. Дашковой. Отдав распоряжения Алексею Григорьевичу о мобилизации основных заговорщиков, княгиня послала его к Екатерине и просила передать ей, что «нужно спешить, опасно потерять каждую минуту». Орлову же Дашкова сказала, что не пишет к Екатерине, дабы его не задерживать. По-видимому, для того, чтобы Екатерина поверила, княгиня просила Алексея Григорьевича сообщить ей, что их беседа происходила на улице (68). Но скорее всего, Дашкова не написала записки потому, что боялась неудачи заговора. Тогда бы этот документ стал ей смертельным приговором.
Рюльеру стала известна совершенно другая версия описываемых событий. Он утверждает, что Дашкова все-таки написала записку к Екатерине – «Приезжайте, государыня, время дорого», – и отдала ее А.Г. Орлову, которую тот якобы утаил, «думая присвоить в пользу своей фамилии честь революции». Сказав это, Орлов, якобы «не дождавшись ответа, оставил ее, вышел и исчез»259. Не вызывает сомнения, кому выгодна была эта басня и из каких кругов она исходила; ясны и причины, по которым она появилась.
Последние слова, обращенные Дашковой к А.Г. Орлову, якобы были: «Возможно, этой ночью я выеду ей навстречу» (68). Это возможно порождает массу вопросов. Встреча и провозглашение Екатерины императрицей должно было стать вершиной всего дела, к которому так много труда, согласно «Запискам», будто бы приложила Дашкова. Она и сама, рассказывая о приезде Г. Орлова с известием об аресте Пассека, пишет: «Отчетливо осознав, что настал решительный миг, что надо действовать и нельзя терять времени на уговоры Панина…» (67). Но она говорит Алексею Орлову: возможно.
Может быть, у нее уже был какой-то дополнительный план действий, причем не менее важных: посещение гвардейских полков с целью подготовки их к провозглашению подруги императрицей, визиты к «завербованным» вельможам (например, К.Г. Разумовскому, М.Н. Волконскому и др.). Но об этом, мотивируя свое «возможно», Дашкова должна была сказать Орлову, который передал бы эту важную информацию Екатерине. Однако неопределенное «возможно» повисало в воздухе с очень неприятным для Екатерины Романовны подозрением в трусости.
Нет ничего удивительного, что молодая 18-летняя женщина, несомненно смелая (об этом писали многие современники), в решительный момент испугалась возможных пыток и смерти. Эти же чувства наверняка испытывали и многие заговорщики-мужчины. С.Р. Воронцов рассказывает, что, когда он прибыл в свой Преображенский полк с тем, чтобы убедить его оставаться верным Петру III, он увидел Бредихина, Баскакова и Ф. Барятинского, которые были «бледны и расстроены» и которых он принял «только за трусов». Если верить Рюльеру, к смерти готовились и Орловы: «Орлов (вероятно, Григорий. – О. И.) с своим другом зарядили по пистолету и поменялись ими с клятвою не употреблять их ни в какой опасности, но сохранить на случай