Все было так хорошо сделано, что долгое время никто ничего не мог понять. Прусский посланник граф Сольмс в одной из своих депеш в июле 1763 года писал, что Г. Орлова «как верного человека» представила Екатерине княгиня Дашкова (!) и что он «выказал себя действительно очень усердным во время приготовлений и более старательным, нежели другие, когда удар уже был нанесен»242. Надо думать, что сама Дашкова после свершившегося переворота быстро поняла, почему Орловы были столь «старательными». Вероятно, именно из-за этого Екатерина Романовна никак не прокомментировала приведенный рассказ Рюльера и не попыталась опровергнуть его в своих «Записках». К этому следует прибавить, что Дашкова знала письмо Екатерины II от 2 августа 1762 года к Ст.-А. Понятовскому, в котором подчеркивалась главенствующая роль Орловых в организации и проведении переворота. Екатерина писала, что «узел секрета находился в руках троих братьев Орловых».
Нетрудно представить, как реагировала Дашкова, читая следующую характеристику, данную Екатериной братьям в упомянутом письме: «Орловы блистали своим искусством управлять умами, осторожною смелостью в больших и мелких подробностях, присутствием духа и авторитетом, который это поведение им доставило. У них много здравого смысла, благородного мужества. Они патриоты до энтузиазма и очень честные люди, страстно привязанные к моей особе, и друзья, какими никогда еще не были никакие братья…»243 Наверняка все это было очень неприятно читать Е.Р. Дашковой, называвшей себя и своих сторонников «истинными патриотами».
Но еще обиднее на этом фоне выглядела характеристика самой Дашковой и оценка ее деяний императрицей: «Княгиня Дашкова, младшая сестра Елизаветы Воронцовой, хотя и желает приписать себе всю честь, так как была знакома с некоторыми из главарей, не была в чести по причине своего родства и своего девятнадцатилетнего возраста, и не внушала никому доверия; хотя она уверяет, что все ко мне приходило через ее руки, однако все лица [бывшие в заговоре] имели сношение со мною в течение шести месяцев прежде, чем она узнала только их имена. Правда, она очень умна, но с большим тщеславием она соединяет взбалмошный характер и очень не любима нашими главарями; только ветреные люди сообщали ей о том, что знали сами, но это были лишь мелкие подробности…Приходилось скрывать от княгини пути, которыми другие сносились со мной еще за пять месяцев до того, как она что-либо узнала, а за четыре последние недели ей сообщали так мало, как только могли» (курсив наш. – О. И.)244.
В своих «Записках» Дашкова не стала открыто возражать против оценки императрицей Орловых и своей персоны. Только в письме к Гамильтон Екатерина Романовна выразила недоумение позицией Екатерины II: «…Она писала польскому королю и, говоря об этом событии, уверяла его, что мое участие в этом деле было ничтожно, что я на самом деле не больше как честолюбивая дура. Я не верю ни одному слову в этом отзыве; за всем тем удивляюсь,