Екатерина знала о том, что Панин хотел в результате переворота возвести на престол ее сына (об этом она писала к Ст.-А. Понятовскому 2 августа 1762 года). В одной из записок императрица вспоминает: «Не все были одинакового мнения: одни хотели, чтобы это совершилось в пользу его (Петра III. – О. И.) сына, другие – в пользу его жены»249. Идеи регентства для Екатерины бродили в головах сановников еще при жизни Елизаветы Петровны. Если верить Рюльеру, великая княгиня из тактических соображений поддерживала эти взгляды: «Исполнение сего проекта приобретало ежедневно более вероятности, и Екатерина, употреблявшая его средством обольщения, чувствовала, что от нее требуют более, нежели она хочет»250.
Однако планам Панина и Дашковой не суждено было сбыться. Рюльер сообщает, как это произошло: «Но как скоро открылось перед ним (Г. Орловым. – О. И.) намерение вельмож, он опрокинул все их предположения и клялся не допустить, чтобы они предлагали условия своей монархине. Он сказал:…“Поелику императрица дала слово установить права их вольности, они должны ей верить, впрочем как им угодно, но он предводитель солдат; он и гвардия будут действовать одни, если это нужно, и имеют довольно силы, чтобы сделать ее монархинею”»251.
Если верить Рюльеру, в самом начале переворота все же была предпринята попытка реализовать названный план. После того как в Измайловский полк прибыли Разумовский, Волконский, Шувалов, Брюс, Строганов, «некоторые провозгласили императрицу правительницей». Но Г. Орлов, прибежавший к ним, якобы воскликнул: «Не должно оставлять дело вполовину[65] и подвергаться казни, откладывая его до другого времени, и первого, кто осмелится упомянуть о регентстве, он заколет из собственных рук».
По рассказу академика Тьебо, во время приведения гвардейских солдат к присяге один офицер, «человек видный и крепкий», отказался, мотивируя свое поведение тем, что уже присягал Петру III. Тогда Григорий Орлов схватил за его грудь и вышвырнул его из строя с такой силой, что офицер отлетел на значительное расстояние. Орлов, повернувшись к фронту, скомандовал: «Марш!» – и все под впечатлением случившегося беспрекословно повиновались команде252. Согласно же Дашковой, никаких проблем в Измайловском полку не было; Екатерину «единодушно провозгласили государыней» (69). Императрица также не хотела вспоминать о подобных шероховатостях. В письме к Понятовскому от 2 июля она замечала: «Просто невероятно то единодушие, с которым это произошло»253.
Однако единства среди лиц, совершивших переворот, не было. Граф Сольмс писал Фридриху II, что многие заговорщики хотели видеть Екатерину регентшей, а верховную власть предоставить великому князю Павлу Петровичу. Прусский посланник не преминул подчеркнуть в своей депеше, что Екатерина «искусно сумела воспользоваться первым порывом энтузиазма и завладела первым местом, тогда как ей предназначалось только второе»254.
С провозглашением Екатерины