В 1847 г. Н. В. Калачов уже в строгом соответствии с требованиями инкорпорации составил «Сборник основных списков Русской Правды». Известные ему списки он систематизировал по четырем «фамилиям», соответствующим: 1) Краткой редакции; 2) Пространной редакции, содержащейся в Кормчей книге и Мериле Праведном; в эту «фамилию» вошли также списки Сокращенной Правды, не выделенной Н. В. Калачовым из текстов Пространной Правды; 3) Карамзинскому списку Пространной Правды; 4) Пространной Правде, соединенной с Законом судным людем[9].
Издание пользовалось популярностью у читателей и неоднократно переиздавалось. Давая высокую оценку этой работе, М. Н. Тихомиров писал, что «после Калачова исследователи имели под руками текст статей Русской Правды с многочисленными вариантами из всех тогда известных списков. Кроме того, Калачов дал краткую, но все-таки достаточно четкую характеристику состава самих сборников, в которых дошли до нас тексты Правды. Казалось бы, работа Калачова должна найти своих продолжателей. Но так не случилось, и новое сводное издание Русской Правды появилось только через 90 лет после диссертации Калачова[10]. Преемники Н. В. Калачова по изучению Русской Правды только добавляли отдельные тексты к изданному ранее Калачовым и почти полностью игнорировали содержание тех рукописей, в которых сохранилась Русская Правда, рассматривая Правду оторванно, как особое целое, вне связи с окружающими ее памятниками»[11].
Однако ценность работы не ограничивалась только удачной классификацией. Н. В. Калачовым были определены цели и процедуры изучения Русской Правды. Для того чтобы Правда стала действительным источником знаний для историков, юристов и филологов, необходимо было доказать ее достоверность как документа, который действительно существовал в Древнерусском государстве и использовался в качестве его основополагающего закона. С этой целью ученый полагал необходимым осуществить предварительно три меры: во-первых, опубликовать «полное издание текста Русской Правды»; во-вторых, дать филологическое толкование слов, выражений и оборотов речи, которые вышли из употребления в XIX в. и большей части читателей будут непонятны; в-третьих, дать юридическое толкование нормативных положений Русской Правды.
Только после верного уяснения филологического и юридического догматического толкования можно «приступить к критическим выводам касательно образа составления Русской Правды, ее подлинного содержания в XI, XII и других столетиях, ее достоинства как источника права и памятника не только отечественного законодательства, но и словесности». Однако Н. В. Калачов не счел возможным брать подобную работу на себя и ограничился лишь «изложением некоторых исследований, которые преимущественно должны служить основанием для подробного юридического разбора этого памятника»[12].
Озабоченность Н. В. Калачова обоснованием достоверности Русской Правды была отнюдь