С круглой насадкой, чтоб вырезать половину?
Точно такой, безопасный якобы,
Режет мою перебитую сердцевину.
Знаете, нежный паштет из печени
Занял прилавок, чтоб вытравить нам малину!
Мы увязаем – недуг нелеченый
Мучит тем временем пулемёт-сердцевину.
Заходится лаем собака на сене,
Заводятся вши на помойной собаке,
Повсюду дворовая живность.
Во всех деревеньках речного бассейна,
По всем городам озорного писаки
Несётся зловонная жидкость.
Знаете, жидкость людская приторна,
В розах-мимозах мой пистолет разукрашен,
Смысла и шанса спасать убитого
Нет в заковыристой переваренной каше.
Знаете, мысли людские праведны,
Будто ковёр на пороге худой церквушки,
Так захотели не деды – прадеды,
Будет копейка им в замену моей полушки.
Под кожей рыдают задетые дети,
А общество просит терпеть без рыданий,
Такая смертельная скука!
Устоев порядок столетья пометил,
Нам жить завещал без любви, без братаний,
В квартиру врываться без стука.
Знаете, есть на полях сражения
Лучше, чем противопехотная мина,
Против гуманного все-сближения
Чья-то зачерствевшая вконец сердцевина.
Взыщет с богатых – мужчины ль, женщины
Тысяча нищих, убиенных невинно!
Тогда и пойдут и рубцы, и трещины
По их стеклопакетным пустым сердцевинам!
Мой коротенький путь
Мой коротенький путь так затратно криволинеен,
Я лижу эти шрамы, чтоб стало еще больнее.
Мой коротенький путь будто к смерти
предрасположен.
Я вослед слышу ругань, издёвки и мат сапожный.
Я вослед слышу крик, что уродливо травит горло,
Но при этом все так же ползу по слезам
прогорклым.
И на месте, где дремлет синяк колдовством опала,
Проступает рубин, поднимается, как опара.
Те навеки изгои, кто чувствуют жизнь полнее,
Шрам на шрам налагая, надеюсь, что так
больнее.
Но улыбку с лица не стравить, и оскалом зверя
Я оплакивать буду любую свою потерю.
Вскинув руки, пойду потешаться —
Пьеро помешан,
Чёрный юмор проел меж извилин седые плеши.
Я так стар, я изжил самолично себя так скоро,
Провожу по руке соблазнительным краем скола,
Прохожу по морозистым веткам небесной
пальмы,
На коне пролетаю опричным стрелком
опальным.
Будто ёлки в автобусных окнах, часы мелькают.
Я же Герда, но мне не спасти ни себя, ни Кая.
Я повязан со смертью невидимым стойким
клеем,
Но зачем-то живу.
И поверьте мне – так больнее.
Александр Гирин
Глава 1
Отчего