Глухое брожение, волнующее народы, происходит от голода. Будь пролетарий побогаче, он и не подумал бы о коммунизме.
Политика русского правительства – провокация. Обществу дают ровно столько свободы, сколько нужно, чтобы выявить недовольных.
Нужна вовсе не «великая литература», а великая, прекрасная и полезная жизнь. А литература может быть и «кой-какая», – «на задворках».
Если отрицание социального неравенства, обличение неправды господствующих классов есть очень существенный русский мотив, то у Толстого (Л.Н.ТОЛСТОЙ) он доходит до предельного религиозного выражения.
В России разителен контраст между очень немногочисленным высшим культурным слоем, между подлинно духовными людьми и огромной некультурной массой.
В течение нескольких столетий русский народ, вследствие неблагоприятных условий его исторического развития, стонал под гнётом царизма. Даже мелкие служилые люди не раз писали московскому правительству: «разорены мы пуще, нежели от турок и от татар, нестерпимой московской волокитой».
Начало ХХ века – это борьба Революции и Царства. Блок (А.А.БЛОК), Розанов (В.В.РОЗАНОВ) и многие другие отвергали и то и другое, они хотели некой новой эры, новизны и социальной, и духовной, и творческой. Другое дело, что потом многие испугались грянувшей новизны, многие ждали новизны совсем другого рода, чем большевизм, но уж тут как получилось.
К 1917 году, в атмосфере неудачной войны, всё созрело для революции. Старый режим сгнил и не имел приличных защитников. Пала священная русская империя, которую отрицала и с которой боролась целое столетие русская интеллигенция. В народе ослабели и подверглись разложению те религиозные верования, которые поддерживали самодержавную монархию.
Богатые и жулики, это – две стороны одной медали, это – два главные разряда паразитов, вскормленных капитализмом, это – главные враги социализма, этих врагов надо взять под особый надзор всего населения, с ними надо расправляться, при малейшем нарушении ими правил и законов социалистического общества, беспощадно.
Капиталисты готовы продать нам верёвку, на которой мы их повесим.
Правящий класс потерял чувство долга,