– Сволочи, – сумел выговорить Бертрам.
– Ясно как день, что он ничем не может пошевелить. Смотри.
Манфрид ткнул Бертраму в губы пальцем, и тот, несмотря на мучения, щелкнул зубами, чтобы пролить хоть каплю крови Гроссбартов.
– Ну ладно, – сдался Гегель и проломил Бертраму череп камнем.
За все труды братья почти ничего не получили: добыли крепкие сапоги, которыми сменили свои остроносые ботинки, да настоящее оружие. Гегель забрал меч Гунтера и кирку Ганса, а Манфрид присвоил булаву Бертрама и топор Гельмута. А тот, которым зарубил жену Генриха, бросил на дорогу – как предостережение всем, кто рискнет поехать следом. Несколько годных стрел они рассовали по самодельным колчанам, а дубинки, тупые ножи и удобные круглые булыжники побросали в телегу к остальному снаряжению.
Одежда пострадала даже больше, чем носившие ее люди, и ни у одного не нашлось ни денег, ни украшений. Бертрама они завалили щебнем, остальных единодушно сочли трусами, а потому оставили на съедение воронью. На дневном свете стало ясно, что телегу по противоположному склону не спустить, тропа там почти сошла на нет, даже лошадь спустить нелегко. Но Гроссбарты не пали духом, а нагрузили своим добром животное, которое Манфрид окрестил Конем, а Гегель – Болваном.
Телегу Гегель порубил топором и утяжелил ношу бывшей крестьянской, а теперь вьючной лошадки дровами, которые засунул в складки одеяла, брошенного на спину животному. Затем они отправились в путь. Манфрид вел Коня под уздцы вниз по склону. И хотя тропа выглядела нехоженой, братья не сомневались, что вскоре она выйдет на более широкую, торную дорогу, которая проведет их через горы. В этом они, разумеется, ошибались, но довольно долго этого не понимали. К полудню Гроссбарты спустились в лесистую долину, пересекли ее и к вечеру выбрались на еще более крутой перевал.
Свет быстро мерк, и братья решили разбить лагерь на склоне. Провидение подарило им небольшую полянку, рассеченную посередине ручьем. Для костра Гроссбарты набрали валежника, решив приберечь остатки телеги на черный день. Гегель развернул конскую голову, отрубленную утром, взялся ее разделывать и варить зельц. Манфрид наловил в ручье лягушек, но осень в низинах – ранняя зима в горах, так что ему попались только вялые и мелкие твари. Холод, который принесла ночь, заставил братьев сесть поближе к костру, но настроение Гроссбартов взлетело до небес вместе со звездами, когда они принялись обсуждать грядущие дни и недели. С одного из мертвых коней им посчастливилось снять бочонок зловонного пива, которое братья радостно распили на двоих, хохоча и переругиваясь до глубокой ночи. Холод заставил одного всегда бодрствовать, чтобы поддерживать огонь, а незадолго до рассвета Гроссбарты вновь нагрузили Коня, вышли на тропу и принялись карабкаться по следующему склону.
Этот перевал оказался еще выше, так что, потратив бо́льшую часть утра на сложный подъем на седловину, братья остановились, когда их взорам открылся вид на древние пики впереди и предгорья позади. Гроссбарты растеряли энтузиазм,