– А как они… начинаются? Не помните?
Она обратила глаза кверху и тихо начала:
В ночь разлуки с тобою приснился мне сон.
Страшен был, непонятен был он…
Для него нет в умe объясненья —
Мне пригрезились волны забвенья
Мутной Леты, и он – этот дряхлый Харон
Вел ладью свою против теченья…
Я в ладье той сидел
И печально глядел…
Я вскочил с кресла и с громким криком схватил прекрасную вдову за руку.
– Слушайте! – вскричал я. – Да ведь это мое стихотворениe!! Я его тогда же, помню, написал и показывал Фролову. Фролов пришел от него в неистовый восторг, просил даже переписать его…
Красавица побледнела, как бумага. Грудь ее вздымалась, подобно морской волне.
– Возможно ли это?
– Клянусь вам – это мои стихи.
Руки ее бессильно упали на колени.
– Что же… теперь делать?
Я заглянул ей в лицо и сказал:
– Первый ваш поцелуй принадлежал вору; отдайте второй – собственнику!
– Но ведь я целый год любила его за это стихотворение!
– В таком случае, – озабоченно сказал я, обнимая ее талию, – нам нужно как можно скорее наверстать этот украденный год!!
И эта честная женщина пожалела обворованного простака, и тихо улыбнулась ему, и поспешила согласиться с ним…
Дураки, которых я знал
I. Удивительный конкурс
Громов сосредоточенно взглянул на меня и сказал:
– В этом отношении люди напоминают устриц.
– В каком отношении и почему устриц? – спросили мы: я и толстый Клинков.
– В отношении глупости. Настоящая, драгоценная, кристальная глупость так же редка в человеке, как жемчужина в устрице.
– Не рискованно ли: сравнивать глупость с жемчужиной? – спросил рассудительный Клинков.
– Не рискованно!! Вы знаете, я уже второй год культивирую около себя дурака. Что это за прелесть! Сущая жемчужина. Нужен был тщательный половой подбор, несколько поколений глупых людей, чтобы произвести на свет такое сокровище. Зовут его Петенька.
– У меня тоже есть свой дурак, – похвастался Клинков. – Он, вероятно, лучше твоего. Это самый веселый восторженный дурак в свете. Я познакомился с ним в одном доме шесть месяцев тому назад и с тех пор полюбил его, как сына. Он восхищается всем, что я говорю, и от самых серьезных слов хохочет, как сумасшедший. Этот человек считает меня самым тонким остряком. Когда я однажды при нем рассказал о землетрясении в Мессине, он перегнулся пополам от хохота. «Ах, ты ж, господи! – восклицал он, задыхаясь. – Только этот плутишка Клинков может так рассказывать курьезные вещи с серьезным лицом».
– Позвольте! – хлопнул себя ладонью по лбу молчавший до того Подходцев. – Да ведь и у меня есть дурак. Правда, он хитер, как дикарь, и скрывает свою глупость, к�