– Аванс? Пятьсот рублей?
– Да! Я же говорил.
– Гм… Я думаю, это можно устроить. Вот только не знаю, как Лиходеев. В этом деле нужно и его согласие.
– А вы думаете – он не согласится? – испуганно спросил Зырянинов.
Редактор улыбнулся.
– Ну, что вы… Это было бы слишком. Он не такой уж зверь, каким кажется. Правда, иногда бывает тяжеленек, душу всю своими капризами вымотает, но… в общем, дело с ним делать можно.
– Фамилия у него зловещая.
– Да уж… И характерец тоже не из первосортных. Иногда и меня до белого каления доводит. А вообще – пустяки! Сходите – ваше дело чистенькое. Если он даст согласие, идите прямо в кассу и получайте монеты. До свидания! Когда будете уходить – загляните.
Зырянинов вышел из кабинета редактора и, проходя через контору, обратился к экспедитору:
– Как зовут господина Лиходеева?
Экспедитор усмехнулся.
– За глаза? Малютой Скуратовым и Скотиной! А в глаза – Филиппом Ипатычем.
– А что он, скажите… действительно злой?
– Он? Мерзавец первой руки. Злобный скряга, палач, человек с камнем в груди вместо сердца! Его за глаза так и называют: «Малюта Скуратов»! Редактор Бильбокеев добрая душа, но тряпка и всецело в руках этого проклятого старика. Бильбокеев, хотя наружно и храбрится, но втайне боится его как огня.
– Я не понимаю, – спросил Зырянинов, – для чего в одном журнале два редактора?
– Издательская глупость. Завел издатель эту моду, да и сам не рад. Малюта, кажется, и его в руки захватил. А у вас есть дело к этому мерзавцу?
– Да… аванс. Бильбокеев согласился, а теперь остановка за Лиходеевым.
– Не даст. Это уж не первый случай. А Бильбокеев обещал? Бедняга… И жалко его, и досадно, и смешно.
– Гм… – сказал Зырянинов. – Вы говорите: Филипп Ипатыч? Ну, посмотрим-с…
II
Кабинет Лиходеева был маленький, полутемный, запыленный и грязный – настоящее жилище паука, раз навсегда соткавшего себе уютную паутину.
Наружность Лиходеева представляла яркий контраст с его характером: это был маленький розовый старичок, с ясным взглядом голубых глаз и мягкими ласковыми жестами. Только иногда ласковые глаза прикрывались тяжелыми веками и голос делался жестким, неприятным.
Когда вошел Зырянинов, он, кроме Лиходеева, застал у этого зловещего старика еще одного человека – судя по разговору, начинающего поэта.
– Что мне Бильбокеев! – говорил, стуча маленьким кулаком по столу, Лиходеев. – Я сам себе Бильбокеев! Стихи ваши слабы – вот и все.
– Да почему же?
– Очень просто. Это какая-то рубленая капуста, а не стихи.
– Ну, например, например… Укажите хоть одно место?
– Не помню я там ваших стихов. Еще указывай…
– У меня есть и другой экземпляр. Вот он! будьте добры взглянуть.
Лиходеев нехотя взял бумажку и повертел ее в руках.
– Ну, вот это:
К ее ногам я нес свои мечты,
Безумье грез, росинки слез вечерних…
Я ей