3. Анна, из-за которой Себастьян остался в Яливце, сначала звалась Стефанией. Настоящей Анной была ее мать – жена Франциска. Она лечилась от страха высоты – была альпинисткой. Приехала на курорт вместе со своим приятелем-спелеологом. Они делали одно и то же лучше всех в мире. Только она лезла вверх, а он – вниз, но обоим больше всего не хватало пространства. Когда Анна забеременела от Франциска, то решила родить ребенка здесь, в Яливце. А когда родилась Стефания, то Анна уже никуда не хотела возвращаться.
Она погибла на дуэли, на которую была вызвана своим мужем. Тогда Франциск сразу и переименовал Стефанию в Анну. Он сам воспитывал дочь до того дня, когда пригласил в их дом Себастьяна, возвращавшегося из Африки в Боржаву. Тогда Франциск увидел, что отныне она либо будет слушать другого мужчину, либо не станет ни с кем считаться.
Письма к Бэде и от него
1. Единственным человеком, который знал их всех в течение нескольких десятилетий, был старый Бэда. Поговаривали, что он из Непростых. В любом случае Бэда знавался и с ними. Когда Франц научил Анну читать и писать – долгое время он не хотел, чтобы она это умела, поскольку понимал, что Анна будет не писать, а записывать, и не читать, а перечитывать, а это казалось Францу ненужным, – она захотела узнать больше про начало Яливца, про маму. Такое могло быть известно только старому Бэде, и она писала ему письма с вопросами. Ответы приходили или очень скоро, или шли так долго, что казалось, будто в этот раз был указан ошибочный адрес (по которому не было никого, кто бы мог ответить, что Бэды там не может быть никогда).
Именно тогда Бэда начал жить в броневике, переезжая с места на место, но не пересекая границ определенного круга, центром которого был Яливец. Когда-то Бэда рассказал одну историю.
2. Когда он первый год прожил в своем броневике, то думал, что не сможет забыть ни одной его мельчайшей детали до конца жизни. Вскоре броневик наехал на мину, забытую итальянцами, строившими тоннель на Яблуницком перевале. Бэда чуть не умер. Его забрали какие-то гуцулы. Тело было полностью израненное, и вовсе не так, как ножом, саблей или топором, а так, будто открылись щели в земле. Его запихнули в бочку с медом и поили козьим молоком, створаживающимся в перегретом вине. А броневик взялись ремонтировать цыганские скрипачи. Через девять месяцев Бэда вылез из меда. Броневик стоял в саду, и дети, взобравшись на него, стряхивали с дерева осенние яблоки. Кажется, снежный кальвиль. Поэтому Бэда думал, что запомнил свой воз навсегда. Он вскарабкался, быстро слабея, по лесенке к люку и понял, что не помнит, как ему этой лестницей лазалось девять месяцев назад. Зажмурил глаза и не смог себе представить, где и что там, где все было таким знакомым. Успокаивал себя тем, что стала другой кожа. Или тем, что во время ремонта скрипачи отбросили какие-то детали. И не смог себя успокоить. Так писал старый Бэда.
Анна слала ему письма с вопросами о своей