3. Еще одним доказательством его личной поверхностности было то, что Франциск ничего не знал про свой род. Даже об отце и матери знал только то, что видел в детстве. Они почему-то ни разу не говорили с ним о прошлом, а он ни разу не додумался хоть о чем-то их расспросить. Сызмальства лишь только рисовал в одиночестве все, на что смотрел. Родители умерли без него, у него тогда уже был свой учитель в другом городе. В конце концов как-то Франциск понял, что ни разу, даже в первые годы жизни, не рисовал ни маму, ни папу. Их редукция была почти абсолютной.
Пожалуй, именно страх продления такой пустоты заставил его рассказывать дочери как можно больше всякого о себе. Даже строение мира он пытался преподать ей так, чтобы Анна всегда помнила, что о том или другом ей впервые рассказал папа.
Хотя о ее маме – его Анне – он знал лишь то, что пережил вместе с ней, – чуть больше, чем два года. Но этого было достаточно, чтобы девочка знала о маме все, что положено.
А за всю свою жизнь – кроме последних нескольких месяцев – Анна ни дня не прожила без отца. Даже после того, как стала женой Себастьяна.
4. В сентябре 1914 года она добровольно ушла в армию и после нескольких недель подготовки попала на фронт в Восточной Галиции. Себастьян с Франциском остались одни в доме неподалеку от главной улицы Яливца. С фронта не приходило никаких вестей. И только весной 1915 в город пришел курьер и передал Себастьяну (Францу отрубили голову за день до того, и завтра должны были состояться похороны) младенца – дочь героической вольнонаемной Анны Яливецкой. Себастьян так и не узнал, когда точно родился ребенок и что делала беременная Анна в страшных битвах мировой войны. Но точно знал – это его дочь. Назвал ее Анной, точнее второй Анной (это уже после ее смерти он часто говорил о ней просто – вторая).
5. Вторая Анна все больше становилась похожей на первую. Действительно ли они обе были похожи на самую первую – это мог знать только старый Бэда. Что касается Себастьяна, то он приучился ежедневно сравнивать себя и Франциска.
Он сам воспитывал свою Анну, не допуская к ней никаких женщин. И вот случилось так, что восемнадцатилетняя Анна самостоятельно выбрала себе мужа. Им оказался конечно же Себастьян.
6. На этот раз не было ничего такого, чего бы он не знал о беременности своей жены. В конце концов, только он присутствовал при рождении их дочери и – одновременно – родной внучки. И Себастьян видел, как рождение стало концом истории. Потому что в начале следующей его самая родная вторая Анна умерла за минуту до того, как третья оказалась у него на руках.
Где-то в своих горьких глубинах Себастьян почувствовал безумное скручивание и распрямление подземных вод, зарисовку и стирание миров, преобразование двадцати пре- дыдущих лет в семя. Он подумал, что не надо никаких Непростых, чтобы