Со стороны это казалось каким-то безумием: мальчик и собака напали на ни в чем неповинного пса и стали применять насильственные методы. С самого утра, ничего не предвещавшее, казалось, бедный пес отдохнет, итак никому не нужный, но нет. А ведь он не мог дать им отпор, хоть он и казался суровым и сильным, но причинять зла он не умел, а уж тем более детям.
Он все ёрзал, мотал головой из стороны в сторону, хотел встать, но из-за того, что он долгое время не совершал никаких действий, не мог применить достаточной силы; лапами бил о землю; хвост не слушался, казалось, кто-то его стащил. В панике начал лаять; его маленькие глаза выражали его тщетность бытия, можно предположить, что он думал: «Спасите, помогите, ну за что мне все это? Я не думал, что вот так мои дни сочтены, умру в тени, голодный!»
А Петя еще крепче обнимал пса, пытаясь доказать свою любовь, и он знал, что Пушок понимал его добродушную заботу и одобрял.
Но тут проходила мимо Марфа Ивановна, и, когда она увидела всю нелепую сцену, сказала:
– Что вы делаете? Оставьте старика в покое, ему и так тяжело, а вы на него накинулись.
Петя и Жучка отпустили истерзанную душу.
– Петенька, впредь будь сдержанней и не веди себя так, а то песик не понимает вашего озорства, – с переживанием за пса сказала Марфа, – Пушок, иди ко мне: буду тебя кормить.
Пушок, поняв, что его будут потчевать, сразу нашел сил, чтобы встать, тем самым Жучка отшатнулась от его хвоста, а Петя спал с него так, что аж башмак с ноги слетел. Жуча, заметив это, тут же машинально схватила башмак.
– И ты, Жуча, проказница этакая, иди сюда, – подозвала Марфа.
– Ох глупая, башмак-то верни Петеньке, что ты все хватаешь что ни попадя?
Жуча вернула башмак с раскаянием: «Держи, хозяин, для тебя берегла».
Все втроем и ушли; остался лишь Петя на том месте.
– Ладно, – сказал Петя, – пойду к деду, раз уж не с кем играть.
Петя пошел в сад, где, однако, деда он не нашел, и тогда он решил: если в саде его нет, то тогда он точно в своей мастерской, куда и отправился мальчик.
Войдя в мастерскую, своим вмешательством все обратилось к нему: первым его обошел и осмотрел запах дерева, который был в замешательстве перед таким образцом; на полу находилась еще свежая стружка, только содранная с чего-то тела, но это были чистые, скрученные ломтики, стесняющиеся своей наготы, как при рождении. Перед столом, служивший для дедушкиного созидания, стоял шкап, на котором стояли фигурки, сделанные им давно. Работа была безукоризненная: четко вырезанные формы, части изделия; не было лишнего слоя или что бы где-то его не доставало, очень точно отшлифовано, правильно подобранный цвет; образы, движения, мысль, вложенная в каждую фигурку, передавались не только непосредственно привлекая взор, но и вовлекали, притягивая что-то изнутри наблюдателя в их застывшие положения, позы, которые нуждались быть