Накинув на себя хлопчатобумажное голубенькое платье, я выбежала в цветник, чтобы попросить Гришу срезать растущий у забора чертополох. Никогда не понимала, почему мама так старательно за ним ухаживала и запрещала его выпалывать. По мне, так он только портил всю красоту.
Однако Гриша мою просьбу воспринял в штыки. Он трясся, кусая до крови свой мизинец, и яростно мотал головой, притоптывая на одном месте. Мои нервы, изрядно потрёпанные событиями прошлых дней, резко взбунтовались. Меня разозлил его непонятный протест, прибавленный до кучи к необъяснимой чертовщине, которая творилась вокруг. Это был мой цветник! И всё в нём должно было быть как я того захочу.
Плохо соображая, что творю, я подобрала выпавшие из Гришиных рук садовые ножницы, и собственноручно стала кромсать ненавистное мне растение. Кожа горела от новых заноз, прибавившимся к старым порезам и царапинам.
– Плохо, не надо так! Легко пройти! – Громко бормотал Гриша, периодически переходя на завывания. – Она пройдёт. Теперь можно.
– Да кто пройдёт то?! – раздражение затопило мой разум, я резко повернулась к несчастному, нетерпеливо сверкая глазами. – Кто "она" такая? Ты можешь мне нормально ответить?
– Она! – Гришенька бешено вращал бледно голубыми, почти бесцветными глазами и в испуге озирался по сторонам. – Она. З-з-заберет. Души.
– Зачем кому-то наши души? – скептически спросила я, удовлетворённо оглядывая результаты своих трудов. Высокие, стебли больше не росли тонкой полосой вдоль забора, а, увядая, стелились по земле, как им и было положено.
– Еда. Еда… – будто не слыша меня, заладил Гришенька. – Голод.
– Пошли, там блины должны были остаться с завтрака, – я потянула дрожащего парня за рукав потрёпанной, ядовито-фиолетовой куртки, с синими полосками. Он категорически отказывался с ней расставаться. Сколько бы новых вещей мы ему ни давали, он вцепился в неё как клещ, не снимая ни зимой, ни летом. Гришенька спотыкаясь, шёл за мной, но когда я подвела его к небольшому столику, под сенью раскидистой липы, он снова замотал головой.
– Еда! – он вцепился руками в свои спутанные каштановые волосы и смотрел на меня полными ужаса глазами. – Еда! Сила!
Недоумённо провожая взглядом его ковыляющую со двора фигуру, я пыталась подавить в себе плохое предчувствие. Грише удалось меня напугать.
Герой моих грёз
Яра я обнаружила играющим в приставку, в своей комнате. Услышав скрип открываемой двери, он с радостным визгом кинулся мне на шею.
– Папа сказал тебя не будить! – Его мягкие волосы щекотали мне нос и пахли солнцем. Неповторимый, тёплый запах, присущий только моему братишке.
– Я