В аэропорту они попрощались с дочерью почти без слов: «пока – пока»; мать потянулась поцеловать, та легко отстранилась, сделала родителями ручкой и пошла, цокая каблучками, в сектор регистрации – миниатюрная стильная женщина. Деловая. Москвичка. Улетела.
…Ребенок у них не получался довольно долго, – почти три года. То ли потому, что Айгуль, форсившая по молодости в капронах до глубокой зимы, слегка подморозила яичники, то ли потому, что не горела желанием стать матерью, – жизнь они вели веселую, а временами и разгульную, можно сказать, – редко какая неделя обходилась без того, чтобы в их комнатку о 16 метрах в коммуналке на три семьи не набивались человек по 7-8 или они не просиживали ночь со спиртным в клубах табачного дыма у друзей-приятелей. Под закат катились 70-е, брежневский застой давал жить сбившимся в историческую общность кому как хотелось, и, несмотря на мизерные, казалось, зарплаты и на вечный дефицит приличных продуктов и шмоток, многим на многое – по меркам тех лет – хватало.
В общем, о том, чтобы завести ребенка, они не задумывались, но к исходу второго года их брака забеспокоилась теща – хваткая женщина из рода татарских купцов, рулившая плановым отделом меховой фабрики, и после серии собеседований с дочерью (державшихся, впрочем, в строгом секрете от зятя) Айгуль понесла.
Девочка, которую заранее окрестили Анастасией, родилась слабенький (что-то было не очень хорошо с ножками), и добавила не только радости, но и хлопот и не самых веселых раздумий. Вдобавок выяснилось, что Айгуль просто боится ребенка, – боится что-нибудь ему повредить. С кормежкой она ещё как-то управлялась (слава богу, молока хватило на первые полгода жизни Насти), а как доходило дело до купаний-пеленаний, руки у жены начинали трястись, и уже через неделю после выписки из роддома Лёша взял это дело на себя, благо у него был некоторый опыт: в первом браке пришлось до года нянчиться с сынишкой. До года, прежде, чем он попросту сбежал из той семьи.
Бережно оглаживая мыльной губкой тельце курносой, подслеповато жмурящейся дочки, поливая её теплой водой, подхватывая на руки и ощущая легкий молочный запах, Лёша частенько невольно вспоминал о том, на самом деле первом его ребёнке, и странное чувство охватывало его, – он как будто видел себя со стороны и порой переставал соображать, кто сопит ему в ухо по пути в спальню, – Настька или Андрюшка.
Может, он и не сбежал бы, – в конце концов девочка, на которой он женился, была его первой настоящей любовью, но оказаться окольцованным в 21 год «по залёту»… Смириться с тем, что выбор сделал не он, а кто-то за него, вот что было невозможно. И ещё, – чувствовать, как тебя мало-помалу, но неотвратимо засасывает быт (вполне устроенный, к слову), как в тещиных разносолах и всегда готовом у ужину «спиртяшке» (она работала в лаборатории НИИ, и спирт им выдавали на промывку оптики), в пуховых перинах и жарких Женькиных объятиях тонут твои амбиции, мечты о карьере, признании талантов… Они таки утонули бы, наверное, тем