Наконец Ние помог надеть темно-синее мягкое платьице и заплел косичку. Недоумение и пустота в голове становились все страшнее, но пока он умудрялся все это скрывать. Грусть прошла, но как все-таки страшно… Дед. Ние. А вдруг опять оставят одного? Отвезут куда-нибудь, а сами уедут? Или одного тут оставят, на корабле? Какой Ние родной – даже сердце замирает. Как хорошо и больно. Он дышать боялся, он замирал от непонятного щекочущего ликования, то и дело, как пушистые невесомые облачка, проплывающего сквозь него; – но вдруг сердце в пустоте над жуткой бездной, над пропастью черного пространства ужаса: это все ненадолго, не насовсем! Вдруг что-нибудь, какая-нибудь беда, неловкость, несчастье стрясется снова… И он опять останется один среди чужих. Он замер окончательно, и все в нем легло на дно и затаилось – он боялся даже сделать лишнее движение, боялся даже глаза на Ние поднять. Ему стало вдруг очень холодно. Вдруг он нечаянно, из-за мозгов своих пустых, натворит глупое, ошибется, поведет себя неправильно, и Дед и этот веселый Ние подумают о нем плохо. Тогда опять один. И даже это все ласковое сегодняшнее, и вчерашнее, с рыбами как воспоминания и яблоками в храме и синим венком из молний – забудет? Ведь сколько уже всего хорошего он, наверное, забыл?
Ние взял его за плечи, встряхнул и спросил:
– Ты что опять как кукла?
– Извини.
– За что? Ты что, детеныш, боишься чего-то?
– Вдруг что-нибудь нелепое сделаю, – не выдержав, сознался Юм, труся поднять на него глаза. – Мало совсем знаю такого, что все вокруг знают. А я – нет. Ничего не помню. Если натворю что-нибудь, то это не со зла, а от глупости. Пожалуйста, не отворачивайся от меня из-за этого.
Дав договорить, Ние осторожно привлек его к себе, обнял, прижался лицом к щеке Юма, глубоко вздохнул и ответил:
– Ну что ты. Никогда, родной. Не бойся ничего. И ты выздоравливаешь, и ни в каких нелепостях вообще не замечен, – он тихонько засмеялся. – Ты умница, ты звездочка глазастая, ты – родной мой малыш. Я хочу тебе во всем помогать. Дружить с тобой хочу. Только ты не торопись. И все будет хорошо.
– Ну… Хорошо бы… Ние. Скажи мне… Только честно: это ведь я сам виноват в том, раз что-то случилось с моей головой и я ничего не помню? Это я сам себя сломал? Что я натворил?
– Все виноваты. Я тоже.
– Что я натворил? – настойчивее спросил Юм.
– …Попал в катастрофу, – подумав, ответил Ние. – Чудом спасся. Давай пока без конкретики, родной. Ни к чему тебе это сейчас. Ты только не думай, что ты – виноват. Или что мы тебя виним. Нет. Потом сам разберешься.
На столе уже стояло молоко. И еще что-то вкусное.
Только наевшись – Ние все время, ласково насмешничая,