Пушкин говорил о музыке, как музыкант; он очаровал m-me Гирт. Он говорил и о Бахе, фуги которого ему играл Одоевский. Сверчок во всем – единственный: он всем интересуется.
У Императрицы читали «Фауста». После вечера[104] я поехала к Карамзиным.
Днем Пушкин заехал ко мне после визита к Катону. Он был доволен; он не поддается Б. Я рассказывала Пушкину о чтении, потому что он перевел одну сцену «Фауста», если можно это назвать переводом (так это оригинально). Ему бы очень хотелось поехать путешествовать и повидать Гёте, но семейные и разные другие препятствия – против этого.
Государь любит Пушкина и всегда справедлив к нему. Мне поручено посоветовать ему быть благоразумнее: «Не задирать людей». Его Величество жаловались на него. Правда, он кусается. Жуковский ворчал. Он утверждает, что это моя вина, что я поощряю его Сверчка; это потому, что я цитировала Гамлета[105] и осмелилась сказать, что на воре шапка горит. Вот когда добряк рассердился и замычал, как бык. Нов конце концов он рассмеялся, когда Сверчок уверил его, что он не нуждается в поощрении и что он неизлечим: ему надо говорить, чтобы отвести душу, ему необходимо говорить. Впрочем, Государь совсем не сердится; я успокоила Жуковского, рассказав ему, что я переписала стихи Сверчка для Императрицы. Жуковский так любит Искру, что похож на курицу, высидевшую утенка. Вечером я рассказала Его Величеству, что Сверчок дал Гоголю сюжет для комедии: какой-то игрок приезжает в провинцию, и его принимают за важное лицо; эта история не выдуманная. Его Величество рассказывал нам о театре при Екатерине Великой, о Фон-Визине, о Капнисте, о Грибоедове, о Петре Великом и о театре в его время, также и об Эрмитажном театре. Государь был очень весел и разговорчив. На вечере были только Великий Князь, Сесиль[106], Виельгорский и я. Государыня была утомлена.
Интересный вечер. Государь долго говорил с Жуковским; он рассказывал подробности о Наполеоне, все, что произошло между ним и Гёте. Сестра Николая Павловича, Марья Павловна, рассказывала ему, что Наполеон ненавидел великую герцогиню Веймарскую, приятельницу Гёте, и не хотел к ней ездить. Он говорил о Таците с Гёте и с Виландом. Он сказал им, что ненавидит этого историка. Государь заметил:
– Я понимаю, что Наполеон не любил Тацита, потому что он, как и Людовик XIV, не любил уроков, а то, что Тацит говорит о Цезарях, часто приложимо и к Наполеону. Ему не только нужны были придворные стихотворцы, но и придворные историки. Он хотел принудить Виланда и Гёте согласиться с собою, но это ему не удалось.
Я