– Буду, отец.
– Ну что ж, иди учись.
– Да продлил Аллах ваши дни, отец. – Радостно вскрикивает подросток.
– Завтра Навруз*, а по завершению собирайся.
Утро следующего дня огласило спящий Нишапур* ревом карнаев. Нарядившийся народ от мала до велика, спешит на базарную площадь. Там не только сумалак* и другие вкусности ждут, там гулянье назревает: канатоходцы покажут ловкость, силачи померятся силой, борцы; факиры с чудными послушными зверьками устроят представление и если будет на то воля Аллаха, заставят исполнить смертельный танец королеву змей: кобру; маги с помощью волшебных таблиц предскажут судьбу и обязательно встретятся забавные масхара* на длинных ходулях. А главное: шаиры* настраивают инструменты в предвкушении побороться за звание Лучшего из лучших. Омар любит слушать базарных поэтов. Время бежит, давным-давно появились новые формы поэзии: касыды*, маснави*, а народное искусство не умирает. Радует, веселит, как веселило тысячу лет назад. Все что накипело и все, что народ хотел высказать говорили шаиры в таране*. Поэтому они любимы и уважаемы. Их не кормит власть, они не живут во дворцах, они вольные птицы. На основе этих самых народных таране «Адам поэтов» Рудаки родил новую форму стихосложения – рубаи*:
Слепую прихоть подавляй – и будешь благороден!
Калек, слепых не оскорбляй – и будешь благороден!
Не благороден, кто на грудь упавшему наступит,
Нет! Ты упавших поднимай – и будешь благороден!
Только рубаи его те же таране. Правда не такие певучие: тяжеловесные стали и юмор утратили. Прибавил старик важности, а изюминки лишил. Но он первый. Форму придал, упорядочил ударные слоги….
Семья Ибрахима тоже спешит на праздник и по этому случаю принарядилась: хозяин в цветной богатый халат, важно заложив руки за спину, зашагал не оглядываясь, за ним Омар в белом шелковом наряде, рядом мать, закрытая до пят чадрой держа за руку такую же укутанную в ткань дочь. Как только показался базар, Омар незаметно отделился от чинно шествующего семейства и направился туда, где уже звучали таране:
От горестей любви укрылся я в пустыне,
Там счастья не нашел и стал бескрылым ныне.
Ты говоришь: «Терпи. И не служи гордыне!»
А я и так терплю, молясь своей святыне.
Шум, смех, даже гогот, длящиеся некоторое время, шаирам дают собраться и зарифмовать ответ или вспомнить давно сложенный, но часто повторяться нельзя: толпа поднимет на смех:
Что делать мне с душой моею и глазами,
Они на милую глядят, она ж не спит ночами.
Клинком бы острым выколоть глаза,
Себе, неся покой и ей своими же руками.
Шаиров трое. Одного из них Омар знает. Это крупного телосложения старец с черной бородой и черными густыми бровями и зовут его Баба Тахир. Он славится быстротой сочинения и смешными таране. К тому моменту,