Вот и Жогов рубец на коре будто заплывать стал… Лёд натёк? Само дерево выправлялось?
Не умеет Корениха домом владеть, в строгости невестку держать.
Не будет добра.
Божья огнивенка
– Полезай в избу, гость желанный!
Захожень, кряжистый мужик в полуторной шубе, повозился в сенях, обметая с меховых сапог остатки талого снега. Сняв шапку, поклонился Божьим ликам в красном углу. Утвердил на пороге видавший виды берестяной короб.
– Здорово в дом! А я тебя, брат Лигуй, еле нашёл. К Порудному Мху сперва прибежал. Ты никак насовсем сюда перебрался?
Шевельнулась занавеска бабьего кута. Мелькнул вдовий убор. Выглянула хозяйка, за ней дочки. Поклонились гостю, начали торопливо собирать на стол.
– С твоей упряжкой, брат Хобот, дюжина вёрст не крюк. Хороши собачки… Другим маякам на завидку!
Гость улыбнулся хвальным словам, но всё-таки обтёр лицо заскорузлой пятернёй, стряхнул пальцы, спасаясь от невольного сглаза.
– В добрый час молвить, в худой промолчать… Я, что ли, мешаю таких же купить?
Снаружи поднялся шум. Рык, визг, лай! Упряжку Хобота водворяли в собачник.
– Серая задирается, – прислушался маяк. – Давно бы дрянь кусливую пришибить… кабы за троих не тянула.
– Шубу скидывай, брат Хобот. Натоплено.
Бродячий торговец перенёс короб к столу, поднял крышку.
– Слышал я, старшенькая Бакунична скоро своим очагом заживёт…
– Удеса! – окликнул Лигуй. – Поди сюда, сударыня, сделай милость, дочек веди! Подарочки выбирайте.
Хобот уже выкладывал на стол диковины, невиданные в восточном заглушье.
– Вот ступка старого дела, толок в ней чеснок, а запах не лёг, теперь таких не найдёшь. Вот скалочка доброго камня, тяга земная сама тесто рассучивает, катай, веселись, рукой не трудись. Вот нитки андархские, настоящие царские, до веку не полиняют, жениху рубашку вышивать, чтобы не разлюбил…
По плечам и спине перекатывались хвосты воротника. Шубу Хобот так и не снял. Слишком привык. Боялся почувствовать себя голым, уязвимым.
– Беру, – щедро обвёл товары Лигуй. – Даже торговаться не стану. Всё для радости вашей, разлюбезные чада!
Удеса приобняла девок, велела ровным голосом:
– Поклонимся батюшке, дочурки.
Старшенькая, в платочке внахмурочку, покорно склонилась.
– Благодетелю нашему…
Младшая собралась губы надуть, мать щипнула. Лигуй сделал вид, будто не заметил.
Когда Удеса с дочерьми скрылись