– Влюбился? Нет! Она не вызывала у меня ни малейшей нежности! Хотел ее – да! – заявил Сэттон с чисто британской грубой прямотой. – Признаюсь, что хотел ее и хочу до сих пор. И надеюсь, что мое желание умрет вместе с ней!
Прибавить к этому было нечего. Морозини узнал все, что намеревался узнать, и даже больше, чем хотел бы. Он встал.
– Благодарю за прямоту, с которой вы говорили со мной, – сказал он. – Хотя я, быть может, не так уверен в виновности леди Фэррэлс, как вы. Теперь, мне кажется, я яснее вижу мотивы вашего поступка, но полагаю, что не последнюю роль сыграла в нем ревность…
Джон Сэттон, который сидел задумавшись, при этом слове встрепенулся. По его лицу пробежала дрожь, и он направил на своего гостя взгляд, затуманенный слезами.
– Ревность? О да, но совсем не та, которую вы воображаете. Я не ревновал ее в привычном смысле этого слова, хоть она и отказала мне в своем теле, предпочитая марать его с низким слугой. Это была ревность совершенно другого рода, но я не намерен вам о ней докладывать. Всего хорошего, князь Морозини.
– Вам тоже. Я хотел бы пожелать вам душевного покоя, но, боюсь, вы избрали неправильный путь, к покою он вас не приведет.
Несмотря на мелкий моросящий дождь, который, похоже, и не думал прекращаться, Альдо решил пройтись до гостиницы пешком. Ему необходимо было привести в порядок свои мысли, а ходьба всегда казалась князю лучшим средством для этого. К тому же идти было не так уж далеко.
Засунув поглубже руки в карманы, Альдо торопливо зашагал вперед. Приближалась ночь, и из густеющих сумерек навстречу ему то и дело выплывали стоящие неподвижно полицейские, одетые в каски и пелерины, что придавало им сходство с пирамидами. Попалось ему навстречу и несколько случайных прохожих, хотя в этом аристократическом квартале принято было перемещаться в автомобилях.
Разговор с Сэттоном оставил в душе князя горький осадок. Все, что он услышал за последний день, вселяло в него необъяснимое чувство неуверенности и растерянности. Его не покидало ощущение, будто на него набросили сеть, сплетенную из лжи и полуправды, она опутала его с головы до ног, сковав движения. Подробности, которыми с такой откровенностью поделился Сэттон, потрясли Альдо. К тому же секретарь не отрицал, что тоже пробовал добиться Анельки. Что же она представляла собой на самом деле? Состояла ли Анелька в сговоре с Ладиславом? Если да, то кто из них манипулировал другим? А он сам, насколько он мог верить в искренность тех чувств, в которых она ему призналась? Чего она ждала от него и в какой мере собиралась его использовать? Вопросы теснились у Альдо в голове, и чем больше он думал о них, тем больше раздражался, ибо не мог найти однозначного ответа…
И подумать только, еще утром, выходя из Брикстона, он чувствовал себя таким счастливым и был полон решимости пуститься в бой ради золотистых глаз своей прекрасной дамы, сделать все возможное и невозможное, лишь бы помочь ей! Теперь князь уже не знал, что ему делать.
Ему припомнилась